Ч а с т ь   в т о р а я.

 

 

Смыслообразование

 

1

 

Подобно пророкам Ветхого Завета и учителям Церкви отец Александр обогащает для нас церковное предание своим непосредственным духовным опытом. Тот, кто черпает Истину из Священного Писания и опирается на апостольское Предание, обновляет понимание Откровения для своих современников.

В книге «На пороге Нового Завета» батюшка писал: «Учение о постоянно обновляющемся Откровении было положено Самим Иисусом Христом, а потом апостолом Павлом в основу Евангельской проповеди. Она была неотделима от Писания, заповеди и пророчества которого приобретали в устах Иисусовых новое значение… Ученики Христа видели в Нем Учителя, который имел власть истолковывать Слово Божие» [1]. Но и сами ученики Господа, наделенные даром пророчества от Святого Духа, также имеют власть истолковывать Священное Писание, раскрывая его смысл своим современникам.

Дух обновления заложен в Церкви. «Церковь, — приводил отец Александр слова Иоанна Златоуста, — вечно обновляема». Реформаторство присуще ей изнутри, и только поэтому она может успешно бороться с приспосабливающимся ко всякому времени язычеством. Современный западный богослов Анри де Любак писал: «Чем больше растет человечество, тем больше оно изменяется, тем более должна обновляться Церковь. Из древнего, ревниво сохраняемого своего сокровища она умеет черпать новое. Но ее отношения с Иисусом Христом не меняются».

Условия прихода «новой весны», по Любаку, — «открытость и обновление». Однако он же предостерегал: «Открытость, которую от меня требуют, должна стать выражением моей укорененности в главном. Обновление, которому я должен способствовать, должно вытекать из моей верности Церкви ... Горе мне, если погонюсь за чисто человеческими новшествами, чей мгновенный пыл подобен теплоте еще не остывшего трупа, если я сам захочу худо-бедно составить свое кредо, извлеченное из глубоких колодцев истины, вместо того, чтобы опереться на ту мудрость и чистоту, коими Небесный Супруг навеки наделил Церковь Свою! Смогу ли я сохранить понимание того, что только моя связь с Преданием, вовсе не обременяющая, но укрепляющая меня, станет для меня основой плодотворной отваги!» [2]. Эта богословская позиция несомненно близка отцу Александру, в ней выражена суть одновременного движения в сторону укрепления традиции и в направлении обновления смысла.

 

Благодаря своему пророческому дару и способности к синтетическому восприятию мира, отец Александр сумел перевести многовековой опыт Церкви, ее Предание на язык современности. Он сформулировал ясную систему главных ценностей христианской жизни. Она стала синтезом лучшего, что создала человеческая мысль за последние две тысячи лет,и эта открытая система помогает сегодня войти в самый центр Евангельского Благовестия людям, отстоящим от него на двадцать веков, говорящим на языках, вовсе не укорененных в Священном Писании.    

Раз Библия записывалась в определенной традиции, считал отец Александр, она нуждается в современных толкованиях, иначе люди не смогут ее читать, и она перестанет воздействовать на Церковь. Батюшка видел свою задачу в том, чтобы научить нас любви к Священному Писанию. Он считал, что Библия — это самые драгоценные страницы из всех, когда-либо написанных людьми, но «это не научный материал для интеллектуальных упражнений, и ее нельзя читать, как любую другую книгу… Писание похоже на звездное Небо. Чем больше в него смотришь, тем больше видишь звезд...» Читая Священное Писание, человек должен научиться прикладывать то, что сказано в нем, к своей жизни.

Отец Александр всегда был сторонником обновления переводов Библии. По его мнению, книги Священного Писания нуждаются в переводе каждые 25 лет, ибо язык меняется постоянно. Когда это не делается, в ограду Церкви начинают проникать всякие ереси, искажения, заблуждения.

Статическое мировоззрение и околоцерковное язычество процветают именно там, где христиане перестают понимать смысл Библии. Поэтому работу в области библеистики отец Александр рассматривал как особенно важную задачу Церкви. «Без предания, без библеистики, — говорил он, — Библия может быть даже разрушительной книгой». Чтобы она несла людям Свет и Жизнь, необходимо обратиться к ее сущности, скрытой за архаическим языком, а для этого нужны современные толкования, переводы, интерпретации.

«В каждую эпоху, — пишет историк В. Илюшенко, — библейская культура требует своего, нового слова. В наши дни это слово было сказано отцом Александром»[3].

Вологодский архиепископ Михаил, впервые познакомившись с книгами батюшки по истории религий, составил «впечатление об отце Александре как о замечательном богослове-христианине, о выдающемся борце за дело Христово, каким он был и каким он продолжает жить как в своих трудах, так и в памяти людей, имевших счастье знать его лично» [4].

 

2

 

Выдающиеся археологические открытия середины ХХ века и разработка современных методов литературной экзегезы способствовали тому, что именно в нашем столетии наука о понимании текстов Священного Писания шагнула далеко вперед. Стали уходить в прошлое принципы аллегорического или буквального понимания священных текстов. И сегодня в Церкви остается актуальной и непреходящей задача поиска богословского смысла или «нового смыслообразования» при чтении Священного Писания.

 Говоря о восприятии Предания в ХХ веке, батюшка как-то сослался на священника Александра Ельчанинова, которого лично ощущал как святого. Он говорил: «Записи отца А. Ельчанинова — это типичный образец многовекового опыта Церкви, предания изначального, которое зафиксировано на языке современности. <...> Я думаю, что опыты старца Силуана (тоже ХХ век), опыты христианских мыслителей нашего времени — все это входит как-то в Предание Церкви». То же самое можно сказать и о книгах самого отца Александра. Но в отличие от А. Ельчанинова или старца Силуана, батюшка стремился к тому, чтобы ассимилировать в своем опыте не только православную, но всю христианскую культуру.

В этом проявлялось его вселенское христианское сознание, унаследованное от Владимира Соловьева, которого батюшка называл своим духовным учителем. В. Соловьев, по словам отца Александра, «с юных лет и до последних дней своей жизни следовал принципу, который когда-то был высказан философом и математиком Лейбницем: человек всегда неправ, когда он отрицает, особенно философ. И каждая доктрина, каждое учение обычно имеет самые слабые стороны как раз в том, что оно отрицает» [5].

На что бы отец Александр ни обращал свое внимание, он старался взять из нового для него явления нечто ценное. Его мышление, как и мышление Соловьева, проходило под знаком того, что философ называл словом «всеединство». Понятие это многозначное, но, по мнению батюшки, для нас оно должно означать умение созидать, синтезировать.

В одной из бесед отец Александр говорил, что Отцы Церкви учат нас опираться на первоначальное, евангельское, апостольское христианство. «У них было два ориентира: первый — они всегда оглядывались на апостолов, второй — они были открыты миру. Проблемы, которые волновали мир (социальные, культурные, даже политические), волновали и их» [6]. Обращаясь к опыту апостолов и не отрицая важности самодисциплины, Отцы Церкви видели путь спасения и смысл жизни в ее преображении силой Святого Духа.

Святые писали о своей встрече с Христом в условиях того времени, когда они жили. Они, как бы вслед за апостолом Павлом, создавали собственное Евангелие; предлагали собственное видение важнейших догматов Богочеловеческой религии, пережитое ими лично. Прежде всего, тайн Воплощения, Воскресения, схождения Святого Духа — всего, что и для нас является самым главным. И мы только тогда прочитываем Слово Божие сердцем, а не умом, когда, следуя традиции Отцов Церкви, сопоставляем евангельское Откровение с личным духовным опытом, который можем получить в Евхаристии, в молитве, в заботе о ближних.

 Французский священник отец Жак Лев говорил: «Когда мы держим в руках Евангелие, мы должны помнить, что в нем пребывает Слово, Которое в нас хочет стать плотью... чтобы мы прожили Его жизнь в другом месте, в другое время, среди других людей» [7]. Эти слова помогают понять, зачем нужно постоянное смыслообразование – новое постижение вечных, непреходящих истин!

Это значит также, что носителями христианского смысла могут стать лишь те, кто пережил собственную благодатную встречу с Христом. Батюшка считал такой контакт необходимым и возможным, потому что ощущал Христа как Личность, принадлежащую не какому-то локальному времени и пространству, но продолжающую жить рядом с нами. «Он был современником для средневековых людей, Он будет современником для наших детей и внуков. Он всегда будет нашим современником», — говорил отец Александр.

В другой раз он сказал: «Для меня в Церкви дороги, как в детстве бывало, песнопения, церковная архитектура, книги, обычаи, но все это имело бы преходящий смысл, не более важный, чем традиции древних индийцев или египтян, если бы я не чувствовал, что Христос действительно остался, если бы не слышал Его голоса внутри, Его отчетливого голоса, более отчетливого, чем иной человеческий голос».

Отца Александра как-то спросили, какой практический вывод мы можем сделать из Воскресения Христова? И он ответил, что через Свое Воскресение Христос стал для нас доступен, и мы теперь можем стремиться к опыту общения с Ним. Ибо кто хоть немного этот опыт получает, тот получает высший опыт в своей жизни. Результатом подобной мистической встречи является не растворение в Абсолютном, не созерцание Божественного, уводящее нас от «ничтожной» земли. Когда по-настоящему встречаешь Христа, чувствуешь, что именно к тебе обращены Его слова: «Я посылаю вас». «Для того, чтобы мы могли уйти в Вечность, — говорил отец Александр, — наша жизнь здесь должна быть насыщена до предела. Потому что жизнь вечная присутствует здесь и теперь, так же, как Воскресение присутствует здесь и теперь… На каждом из нас должна быть печать Воскресения».

 

 

3

 

Отец Александр почти не оставил письменного богословского наследия (лекции, проповеди, беседы – устный жанр), поскольку не считал для себя возможным тратить время на чисто богословскую работу. Теоретические проблемы не представлялись ему такими уж важными. Он говорил, что вопросы, занимающие умы современных теологов — о софийности мира, о предопределении и т.д. – конечно же, интересны, существенны и увлекательны, но это — то, без чего можно прожить. А вот без Бога, без Христа жизнь есть мука или самообольщение.

«Мир создан Богом (как? — пусть решают теологи), все осмыслено и полно таинственного значения (анализировать подробности предоставим мудрецам), я ответственен перед своим Создателем, я погибаю, но спасен Им. Он призывает к Себе. Он призывает к Крещению. Он созидает Церковь, Он воздвигает Чашу. Все прочее ВТОРИЧНО. И кризис наступает лишь тогда, когда мы отступаем от Него, от Его заповедей, от Его Церкви, когда мы изменяем вере в Него».

Будучи пастырем и историком религий, отец Александр надеялся, что богословскую работу продолжат его ученики.

В одном интервью он говорил: «У нас люди в основном требуют хлеба, простой пищи. И я работаю в этой пекарне. После меня придут те, кто будет изготовлять пирожные, но моя задача делать хлеб...» Батюшка всегда шел туда, где нужен был хлеб, «Хлеб жизни». Вот почему первая его книга «Сын Человеческий» — о Христе, а вслед за тем он написал шеститомник о происхождении и сущности религии. Оба труда ориентированы, прежде всего, на пастырские нужды.

В то же время анализ письменного и устного наследия отца Александра приводит к выводу, что самой серьезной задачей современного богословия он считал усиление динамизма в христианской мысли через возвращение к Библейскому профетическому духу.

Как историк батюшка полагал, что примерно с Константиновой эпохи, когда христианство стало государственной религией Римской империи, в мире началось взаимопроникновение Библии и язычества. Так как процесс этот продолжается до сих пор, нашу цивилизацию следует рассматривать как итог Константиновой эры. Батюшка был уверен, что человечество не сможет выйти на следующий духовный этап (вступить в подлинно христианскую эру), пока не осознает сам факт своего полуязыческого существования и не поймет, что именно из языческого прошлого проникло в его ментальность. Только освободившись от этого «наследия», Церкви удастся вернуться к чистоте первоначального предания.

Отец Александр видел, что языческие народы, принявшие из рук еврейских апостолов Благую весть, не смогли воспринять присущее им чувство развивающейся и осмысленной истории. Сначала эти народы постарались проникнуться Евангельским духом, но, испугавшись свободы, «заморозили его во времени». Этот страх перед Жизнью оказался для человечества губительным, ибо «закваска Слова Божия должна всегда оставаться живой».

«С одной стороны, — говорил отец Александр, — христиане якобы приняли Ветхий Завет, но тут же полностью откатились от динамического духа библейского профетизма, от идей поэтапного становления и остановились на эллинистических, антибиблейских, антииудейских позициях. С другой стороны, Церковь, отвергнув язычество и эллинизм, насквозь пропиталась элементами этих мировоззрений».

Кризис современной культуры является закономерным завершением двухтысячелетней эпохи эллинизированного «христианства» и присущей ему интерпретации Священного Писания. Сегодня, чтобы выйти из тупика, нужно вернуться к истинному, первоначальному смыслу Слова Божия. Книги отца Александра, написанные современным, понятным языком, как раз и возвращают нам понимание библейской символики в духе не эллинистической, но подлинной иудейской традиции.

Пока Церковь существовала в лоне этой традиции, она была насыщена огнем и духом, в ней был жив эмоциональный и творческий порыв; но потом, когда христианство начало распространяться в Малой Азии, в местах процветания диких оргиастических культов (от которых требовалось отгородиться), — последовала стагнация. Жизнь в Церкви упорядочивалась, приспосабливалась к обыденным нуждам. Главное же, началось проникновение в понимание Нового Завета (естественной отрасли Ветхого) чуждых Ветхому Завету смыслов. В результате Церковь стала терять огонь Духа Святого и приобретать бытовые формы, связанные с верованиями окружающих Израиль народов.

На языке Библии Дух — это сила, это мощь, проявляющаяся исключительно в динамическом виде. Дух Божий в Библии связан с представлениями о движении. На Иордане Его видят как стремительно летящую птицу, ученикам Он был явлен в виде огненных языков, т.е. Он ни в коем случае не может быть представлен в виде неподвижных образов. Отец Александр говорил, что сила Божия «подобна огненной плазме».

Теряя силу Духа, свое духоносное призвание, Церковь постоянно опаздывала. А отказавшись от активной адаптации к изменениям внешнего мира, она уже не могла устоять в бурном море исторических перемен. Однако по отношению к самой возможности изменений в Церкви и обществе можно четко разделить языческое и подлинно христианское мироощущение. Батюшка считал, что вернуть свои позиции христианство сможет только через возврат к первоначальному, библейскому преданию, которое видит мир в становлении и развитии.

 

«Когда императоры стали христианами, — говорил отец Александр, — это было роковое событие. Может быть, для тогдашних людей это выглядело иначе, но для нас оно роковое». Батюшка воспринимал Церковь как открытую систему, такой, какой ее закладывал апостол Павел. Но открытость ранней Церкви, начиная с христианизации Византийской империи, все больше и больше сменялась закрытостью. Отец Александр полагал, что необходимо возвращение Церкви к первоначальной открытой модели. Он был убежден, что лишь в этом случае христиане смогут вникать в общественные проблемы и действенно участвовать в их разрешении; только такая Церковь может стать «закваской», которую Господь обещал миру. А закрытая система как может быть «закваской»?

В современном состоянии Церкви можно увидеть много параллелей с эпохами «закрытого» христианства. Некоторые иерархи до сих пор стремятся к санкционированному властью внешнему торжеству Церкви. Но история показала, что внешнее торжество, особенно в союзе с государственной властью, является убийственным для христианства.

Когда отцу Александру говорили о том, что Церковь до революции была могущественной, он отвечал: «Очень плохо, что она была могущественной, ничего из этого доброго не получилось» [8]. Ведь ее могущество вырастало не из Духовного Источника, а из тесной связи с империей. Однако Церковь никогда не развивается земными силами, земной помощью; только силой Божией она движется и живет. «Сила Моя совершается в немощи», — говорит Господь апостолу Павлу (2 Кор 12.9). Когда все внешнее терпит фиаско, тогда воскресает Церковь.

Не случайно праздник Торжества Православия был установлен на Востоке в честь Собора, объявившего ересью иконоборческое движение, которое поддерживали могущественные византийские императоры. Вся византийская власть, т.е. все силы государства были тогда против Церкви, а за истинную веру выступал народ и святые – св. Иоанн Дамаскин, св. Федор Студит. Не мечом, а духовной силой побеждало подлинное Православие. «Когда же в прошлом Церковь прибегала к внешней силе, она теряла право называться Христовой Церковью», — говорил батюшка.

 

Многие беседы и проповеди отца Александра были направлены на переосмысление истории страны, христианства, истории различных религий. Батюшка видел путь Церкви как единый и непрерывный поток: Церковь и Библия, Писание и Предание, закон и благодать — постоянно создающийся, обновляемый поток, в котором сливаются Божественная воля и человеческий дух. К этому единому потоку богочеловечества примешиваются грех и людская немощь – «все мелкое и временное, что прежде всего бросается в глаза; духовное же требует подвига и продвижения вглубь».

Предание суммирует духовный опыт Церкви, накапливаемый из поколения в поколение веками. А воплощают этот опыт святые. Он становится доступен всем членам Церкви через молитвенное общение. И отец Александр предание Церкви прежде всего ощущал в своей молитвенной жизни. Он писал: «Святые – это те, кто были причастны запредельной Реальности. Им во всей полноте присущи черты конкретного человека, вписанного в определенную эпоху. И в то же время они возвышаются над ней, указывая путь в будущее» [9].

 

 

 

 

 

4

 

Опыт святых становится бессмертным только потому, что они строят свою жизнь в соответствии с Евангелием. Слово Божие, а не человеческие измышления указывает людям смысл и цель земного существования. Для нас важно, что, проповедуя воскресение плоти, Евангелие смотрит на будущее с надеждой, основанной на вере в Божий промысел о каждом конкретном жителе Земли. Но не всем христианам эта истина представляется очевидной. Для последователей восточной аскетики, пропитанной духом эллинизма, единственным путем к спасению всегда оказывалось унижение материи, дискредитация плоти.

Аскетизм неевангельского духа на протяжении двух тысяч лет порождал пессимистическое мировоззрение, апеллирующее к идее неудавшейся истории. Те, кто его исповедуют, считают, что обещанное Господом Царство не осуществляется в мире. «Мир, по их мнению, — говорил отец Александр, — это нечто ужасное, он не вышел, не удался. Его надо только наказывать. Геенна огненная… Единственное спасение в том, что суд Божий все это разломает и выбросит вон».

Напряженный апокалиптизм, начавшийся в эпоху неоплатонической философии, вел к бегству от мира. Но батюшка говорил: «Идея, что мир погиб, погряз в грехе, а мы, собравшиеся в Церкви, спасены — это идея совершенно чужда Тому, Кто рассказал притчу о пастухе, оставляющем 99 овец, чтобы отыскать одну» [10].

Поддавшиеся соблазну мироотрицания обычно оправдывают свои взгляды новозаветными текстами, например, словами Христа: «Царство мое не от мира сего» (Ин 18 36) или апостола Иоанна: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин 2 15). Однако эти слова не могут быть правильно поняты вне контекста всей Библии. Отказ от библейского мышления, от Ветхого Завета привел в свое время к возникновению одной из самых пагубных для христиан ересей – манихейству, которое почитало сотворенный Богом материальный мир прибежищем всякого зла, непригодным к спасению. Но ни Ветхий Завет, ни Новый не дают никаких оснований считать наш мир безнадежно дурным. В том же Евангелии от Иоанна сказано: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3 16) .

Христос говорит об учениках, которых Он посылает проповедовать Евангелие: «Они не от мира, как и Я не от мира»(Ин 17 14), «Мир возненавидел их» (Ин 117), но Ему же принадлежат и другие слова: «Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла» (Ин 17 15).

Таким образом, Господь не хотел, чтобы Его последователи оставили этот мир, удалившись в «пустыню». Его ученики — тоже часть мира, но часть, уже искупленная Христом. Более того, Он обещал, что уже здесь, на земле, они войдут в Царство Божие.

Благая Весть Господа началась со слов: «приблизилось Царство Небесное», и в первых же строках молитвы «Отче наш» мы говорим, обращаясь к Небесному Отцу: «Да приидет Царствие Твое; да будет Воля Твоя и на земле, как на небе». Куда призываем мы Царство Божие в этой молитве? В этот мир. Где должна исполниться воля Небесного Отца? В этом мире.

Господь сказал ученикам: «Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его» (Ин 14 16). Получившие дар Духа Святого, находящиеся в радости Своего Господа апостолы становятся помощниками Христа в работе по спасению этого мира. Он Сам говорит: «Я пришел не судить мир, но спасти мир» (Ин 12 47). «Спасти мир» — вот слова Христа, ясно указывающие на цель Его прихода и задачи Его последователей. Апостол Павел имел все основания утверждать чудесную перспективу преображения Вселенной, говоря: «Бог во Христе примирил с Собою мир» (2 Кор 5. 19). Таким образом, евангельское учение о мире глубоко антиномично, таинственно, оно не поддается анализу гностического, рационального ума.

В конечном счете, именно за этот мир, за его спасение Христос претерпел Свои Крестные страдания. Значит, попытки использовать отдельные фразы Евангелия для обоснования позиции эскапизма — прямое искажение Евангельского духа. Ибо спасение мира (которое принес Христос) нельзя понимать как развоплощение мира. Раз Бог воплотился, значит ценность этого мира БЕСКОНЕЧНА.

Отец Александр говорил, что мы не имеем права считать, что воля Творца это что-то потустороннее, что Она должна осуществиться в иных мирах или в отдаленном будущем. Благая весть, Евангелие как раз и заключается в том, что Царство Божие уже пришло и Оно уже в мире! Слова «Царство Мое не от мира сего» означают, что Оно приходит в этот материальный мир, но из другого, из духовного измерения.

 

 «В молитве, в касании благодати мы узнаем это царство Божие не в далеком будущем, а здесь и теперь. Вот об этом мы должны молиться и к этому должны стремиться, чтобы, не вкусив телесной смерти, узнать, что такое действие духа Божия, благодати Его. Об этом молиться надо непрестанно», — говорил батюшка.

Тот «мир», который, согласно Евангелию, не может принять Христа, — это не вселенная, не космос, но злая воля, которая действует в благом творении и противится Богу. А совет «не любите мира» в таком контексте следует понимать как призыв не любить (т.е. не признавать) дел врагов Христа.

Н. Бердяев говорил, что христиане не должны любить тот «мир», который есть грех и зло. «Церковь противоположна такому «миру», но не противоположна космосу, Божьему творению, положительной полноте бытия».

Если бы причина зла лежала в материи, то бегство из мира, аскеза, оказались бы достаточны для обожения человека. Воплощение Сына Божия было бы не нужно для спасения, и Христос не сказал бы про Себя, что Он есть единственная «дверь» в Царство Небесное (Ин 10. 7).

Согласно Библии, этот мир сотворен чистым; «плоть», «материя» не имеют специфического греха. По отношению к материи, к чувственному Библия оптимистична. Евангелие призывает человека не к разрыву родственных связей с материальным миром, а к отказу от маммоны — корыстной привязанности к благам цивилизации. Более того, мысля истоки зла за пределами чувственного мира, Библия позитивно смотрит и на творческую деятельность человека.

Батюшка считал, что «тайна Боговоплощен

ия есть великое свидетельство против тех, кто хотел бы рассматривать тело с точки зрения нехристианского дуализма и спиритуализма» [11].

Разрыв с Небесным Отцом, грехопадение сопровождалось творческим обнищанием людей. Искупление, возврат блудных детей к Небесному Отцу ведет к новому обогащению творческих сил.

Христос завоевывает мир, спасает его, освещает всю природу человека, заключает с ним Свой Завет. Он, по словам евангелиста Иоанна, есть «Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин 1.29).

На Его учеников, таким образом, ложится великая ответственность перед Богом продолжить работу Своего Господа по творческому преображению мира. Для того и поставил их Господь, чтобы они шли и приносили плод и чтобы плод их пребывал. (Ин 15.16) Как говорил В. Соловьев: «По апостольскому учению все человечество имеет общую задачу, одно общее дело — осуществление Царства Божия в мире». И эта задача не должна казаться человеку непосильной, ибо, «открыв человечеству Царство Божие, которое не от мира сего, Иисус Христос дал и все необходимые средства для реализации этого Царства в мире».

Что же касается ожидания конца света, то отец Александр объяснял, что оно базировалось у первых христиан (и у апостола Павла) на сильном чувстве присутствия Бога. Он говорил, что это чувство часто порождает футурологические ожидания, но потом они как бы отшелушиваются, отделяются. А чувство богоприсутствия, жизни со Христом, остается постоянным. И батюшка учил о Парусии (втором Пришествии) как о таком перманентном Присутствии, а не о чем-то, имеющем отношение к футурологии. Отсюда его постоянное напоминание, что Суд уже начался с приходом Христа в мир и Бог стоит перед человеком сегодня и здесь.

Приход Сына Человеческого означает, по мысли отца Александра, новый этап, следующую фазу того же Откровения, начало которого восходит к праотцу Аврааму. Если раньше Божественная воля открывалась только в Законе и учении, то ныне Сам Бог говорит с людьми через Помазанника. Наступила последняя мессианская эра.

Представление о том, что Суд Божий не когда-то будет, а совершается сейчас, кардинально меняет наше отношение к людям, к работе, к творчеству. Такое видение создает настоящую открытость, присутствие в мире и настоящую инаковость, «полет» над миром. Никакое дело не пугает человека, который находится с Богом в мире.

 

5

 

Отец Александр считал, что энтузиазм, связанный с ощущением близкого конца света, с отказом от мира и поношением его, зиждется на маловерии, потому что человеку, который находится в состоянии возбуждения и завтра ждет конца света, нужно меньше веры, чем тому, кто имеет твердую несокрушимую основу в обычной повседневной жизни.

Посланники Христа могут исполнять Его волю, только если усваивают отношение к миру своего Божественного Учителя. И когда Церковь призывает нас прощать «должникам нашим», она нас призывает к Богоподобию. Прощение связано с Искуплением, с жертвой. Господь Сам входит в нашу жизнь, прощая нас. Это жертвенное прощение — суть Евхаристии. «Сие творите в Мое воспоминание». Христос призывает нас не просто совершать Литургию как ритуал, как таинственное действие или мистерию, но идти в мир, пользуясь Его жертвенной силой. Силой, которую мы получаем в Евхаристии

За тех, кто хочет быть прощен, Он предает Себя в жертву. И всякий, кто стремится стать Его учеником, может это сделать только ценой этого приношения. Через тех, кто его принимает, Христос продолжает являть Себя и в Церкви, и в мире. В Евхаристии Его ученики воистину приобщаются своему Господу и продолжают Его силой совершать в мире жертву прощения.

Отец Жак Лев писал: «В жертве, которую мы прославляем в евхаристическом служении, Христос не приносит в жертву Себя Одного. С каким трудом нам дается понимание, что все тело Христа, все Его мистическое тело приносится в жертву, чтобы стать во Христе жертвой живой, во славу Божию».

 

«Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим 5.8), поэтому тот, кто хочет быть Его учеником, также должен не осуждать мир, но менять его изнутри. Чтобы понять, что такое Крест Христов, надо самому участвовать в жертвенной интервенции добра, которое как бы погибает, попадая в мир. Да, «зерно, падающее в землю...» умирает, но, в результате, земля получает возможность родить новый плод — многократный, стократный (Ин 12. 24).

В Евхаристии Господь приходит к нам снова и снова, живет в нас, в нашем сердце. Продолжая Свое Воплощение, Он Сам для нас становится Источником жизни, Силой мудрой жертвенности, Силой любви, Силой творческого порыва. И мы действуем тогда уже не во имя свое, но во имя Божие. Ибо «вера, — утвеждал Д.Бонхеффер, — это не отход от мира, но поиск и нахождение Бога и Его благодати в самом сердце переживаемой действительности. Именно в лоне “предпоследнего” (тело, работа, общество) христианин движется к “Последнему” — подлинно божественной реальности» [12].

Жертвенное воплощение Христа в мире, Его присутствие в нашем мире является удивительным желанием Бога, которое мы узнали через Иисуса. Ибо Он сказал: «Видевший Меня видел Отца» (Ин 14. 9).

Кто отдает себя миру, кто пытается в этом подражать Христу, тот приобретает необыкновенные силы. Именно жертвенная самоотдача во славу Божию наделяла силой святых, поэтому Церковь всегда считала, что наибольшей святостью обладают мученики, которые отдают свою жизнь за других. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15. 13).

 

6

 

Говоря о роли Церкви в общественной жизни, отец Александр часто ссылался на архимандрита Феодора (Бухарева), ученого-богослова и библеиста, жившего в XIX веке. Тот первым поднял вопрос о том, что проблемы, которые волнуют человечество, — проблемы культуры, творчества, социальной справедливости и т.д. — не могут быть безразличны для христиан. Напротив, духовные идеалы Евангелия должны стать источником внутренних сил для решения этих проблем.

Западный богослов отец П. Тиволье писал: «Христианин не может засесть в своей вере, как в неприступной крепости. Отнюдь нет. Скорее можно сказать, что он в лодке, которая качается от жизненных бурь – и может потонуть. Но направляет лодку Христос, Которому человек доверяет» [13]. Священное Писание ориентирует человека на взрослое, открытое, динамичное, ответственное христианство.

Батюшка считал, что молитва, пост и аскеза человеку необходимы. Но не для того, чтобы, прячась от мира, христианин развивал свою духовную силищу, а для того, чтобы по мере духовного становления он осторожно, со смирением, но все-таки двигался вперед. Ученик Господа должен быть воином, ибо в мире идет постоянная и усиливающаяся духовная битва. «Да, кругом стреляют, но что делать? Такие условия… Тот, кто отсиживается в траншее, работает на поражение своей армии», — говорил отец Александр.

Представление о спасении как бегстве от мира ведет к безответственности и является признаком инфантильной веры; на этом этапе грех считается нормой, а святость — исключением.

Человеку, увлеченному сверхаскезой, кажется, что, отказываясь от мира, он освобождается от желаний и как бы достигает спасения. Это бессмертие, которое предлагали человечеству Упанишады, йога, буддизм, манихейство, пифагоризм и гностицизм. На этом пути, пишет отец Александр, «ему не будет препятствовать главный тайный враг человека – гордость. Напротив, она будет полностью удовлетворена. Что может её питать больше, чем сознание, что человек стал высшим существом, стоящим надо всем!» [14].

Учитывая таящиеся в аскезе соблазны, батюшка в своем духовном руководстве по молитвенной жизни делал акцент на гармоничном сочетании деятельности в миру с молитвой и созерцанием.

«Человек, — говорил он, — в его телесном и душевном состоянии должен находиться в гармонии. Если он этого достигает хоть в какой-то степени, то он чувствует полноту жизни. Полнота жизни — это и есть переживание счастья. Но гармония не заключается в паритетных началах между духом и плотью, ибо плоть есть низшее в человеке. Гармония между духом и плотью заключается в подчинении плоти духу, в том, чтобы плоть являлась инструментом духа... Святой плоти нет, но есть плоть освященная, которая в человеке занимает соответствующее место. Гармония — это соотношение частей, иерархия… Пример — команда на корабле. Гармония не в том, чтобы все были равны, но чтобы матросы подчинялись капитану».

 

Для отца Александра не было противоречия между апостольским служением христианина в миру и углубленной молитвенной жизнью. В подобном синтезе он видел идеал, к которому в последние века ( и, может быть, более всего в ХХ веке) сделала самый серьезный шаг Церковь. Это тот поток, по которому струится наиболее насыщенная жизненная энергия, именно его выбирали самые могучие христианские подвижники последнего времени.

«Возвращение сегодняшнего христианского мышления к традициям Отцов Церкви есть возвращение христианства к открытой модели, когда оно принимает участие во всем движении человеческого общества. Н. Бердяев называл это воцерковлением мира» [15]. Отец Александр был носителем именно этой модели христианства.

Иисус Христос сравнивал Свой приход с закваской, которая должна постепенно забродить все «тесто» (Мф 13 33). Современный мир, как никогда, нуждается в этой закваске. А если Христа изымают из различных сфер этого мира, чем бы при этом ни руководствовались, это означает очередную победу сатанинских сил.

«Равнодушие или даже отвращение к телесной природе человека (которую ап. Павел называет “храмом Духа Святого”) объясняет, — пишет отец Александр, — почему многие члены Церкви будут так легко мириться с положением обездоленных, с несправедливыми общественными порядками. Они станут лицемерно (или искренне) указывать на небо, напоминая о блаженстве за гробом, тогда как суровая притча Евангелия об овцах и козлищах требует именно земных дел, активной самоотдачи в этой жизни.

Говоря, что человек живет “не хлебом единым”, Христос, однако, повелевает “накормить голодного”, в лице которого верующий служит Самому Богу. Когда же христиане под благовидными предлогами откажутся исполнять эту заповедь, их постигнет неизбежное возмездие. Заботу о нуждающихся и социальной правде узурпируют враги веры...» [16].

Именно в результате безответственного отказа христиан от участия в социальной жизни совершается, по словам Бердяева, нынешний «...бунт человека во имя своей свободы и творчества». Он говорил: «На пустом месте, оставленном в мире христианством, начал строить антихрист свою вавилонскую башню». А ведь для того, чтобы место сие не было пусто, и создал Христос Свою Церковь.

В истинном христианстве «созерцание растворяется в действии, а человеческая воля сплавляется с божественной». Такое слияние делает человека орудием в руках Божьих. Гармоничное сочетание труда и молитвы становится отличительной чертой церковных лидеров именно в XX веке. Среди них батюшка особенно выделял мать Терезу Калькутскую, учеников брата Шарля де Фуко — Малых сестер матери Магдалены Иисуса и Малых братьев отца Рене Вуайома [17], мать Марию (Скобцову) и некоторых других.

 

7

 

Отец Александр говорил, что языческое обрядоверие, эллинистический идеализм и статическое мироощущение – наследие сорока тысяч лет язычества, и быстро тут изменить ничего невозможно. Только медленная, невидимая работа по преображению церковного сознания может принести надежные результаты.

На этом пути надо сохранить лучшее, что есть в традиции Церкви, и одновременно очистить ее от элементов, проникших в христианство из-за контактов с язычеством.

Батюшка считал, что возвратиться к чистоте Евангельского смысла, не растеряв всего ценного, наработанного в опыте святых разных народов, Церковь сможет, если будет настойчиво развивать в христианском миросозерцании эволюционные представления. Только двигаясь в этом направлении, христиане смогут наконец выйти из Константиновой эры.

Православный богослов Иоанн Мейендорф, специалист по святоотеческому наследию, замечал, что эволюционные взгляды не противоречат пониманию творения Отцами Церкви. Эволюционное, динамическое видение мира, истории рождается не от глубоких знаний, не от рациональных размышлений. Так, например, Аристотель имел глубочайшие знания, но мир для него был неизменен, статичен. Эволюционное видение мира, по глубокому убеждению батюшки, рождается из Божественного Откровения.

Вера и надежда христиан (в отличие от материалистов) основаны не на внешнем порядке и благополучии, но на ощущении духовного смысла всемирно-исторической драмы. «Град земной обречен, ибо в своих устремлениях не выходит за пределы посюстороннего, Град же Божий идет по пути бесконечного восхождения», — писал отец Александр [18].

Для тех, кто не верит в духовный смысл истории, вера в светлое будущее – лишь беспочвенное самоутешение. «Вера, — считал батюшка, — это то невыразимое, чем достигается пребывание с Богом. Она поднимает человека туда, где сами собой разрешаются все вопросы и недоумения, ибо человек начинает видеть жизнь глазами Божьими».

Отец Александр считал, что минувшая история человечества — отчуждение, озверение людей, возраставшие вместе с ростом технической цивилизации, — дает мало поводов к излишнему оптимизму.

Пессимисты, которые честно смотрят на происходящее, предрекают страшное будущее; но Библия дает нам видение, противоположное такому восприятию мира. Библейская эсхатология сейчас, как и во дни Исайи, есть нечто идущее вразрез с внешней очевидностью, и основана она не на научных прогнозах. Царство Божие не проверяется наукой и не имеет отношения к естественной религии, поэтому проповедь Благой Вести есть безумие в глазах мира.

Отец Александр ссылался на Лукреция («О природе вещей»), который «признаки мировой осени замечал повсюду» [19]. Так же и у Гесиода («Труды и дни») после золотого века наступает «серебряный», потом «медный» и затем «железный» — закат человечества. И современная наука, наблюдая за развитием вселенной, анализируя природные, экологические и исторические катаклизмы, дает основания скорее для пессимистического взгляда на мир.

Чувство мировой осени, ощущение близости бездны, небытия свойственны всем язычникам. Но Откровение Христа о Царстве Божием как о закваске, которая заквашивает мир, или о древе, которое растет из семечка, говорит нам, что мир находится в становлении. «Мир идет к свершению, мир идет к полноте, мир идет к тому, что все люди будут сынами Божьими», — говорил отец Александр.

В таком его убеждении нет ничего общего с прогрессизмом, который, хотя и претендует на научность, на самом деле, оторвавшись от библейских корней, висит в воздухе без всякой опоры. Никакая наука не дает оснований для выводов прогрессистов. «Человеческий вид, по своему определению, — говорил Бергсон, — является остановкой эволюции». Но в человеке есть тайна. Согласно психологу Виктору Франклу, «человек открыт миру. Этим он отличается от животных, которые привязаны к среде, специфической для каждого вида. В этой среде содержится то, что отвечает набору инстинктов, присущих данному виду. Напротив, человеческое существование характеризуется преодолением границ среды обитания вида Homo sapiens. Человек стремится и выходит за ее пределы, в мир, и действительно достигает его – мир, наполненный другими людьми и общением с ними, смыслами и их реализацией» [20].

Задача человека, которая следует из Евангелия, еще громадней; более того, она бесконечна: не только сдвинуться с мертвой точки, но, выйдя за рамки своего вида, продолжить эволюцию в духовном плане. Отец Александр любил повторять слова немецкого поэта Новалиса: «Человек есть мессия природы» [21].

Что значит — выйти за пределы своего вида? Это значит обрести новое сердце. Об этом говорили пророки, и это исполнилось в тайне Искупления. Но уже при сотворении мира, согласно книге Бытия, человек был задуман как соработник Бога во Вселенной. То есть направление Обетований было задано в Ветхом Завете, а сила для их реализации — в Новом.

Эволюционный вектор развития мира отец Александр видел в развивающемся обожении человечества по благодати. В богословии батюшки много общего с концепциями Тейяра де Шардена. Но если обратиться к наследию Святых Отцов, мы увидим, что Церковь именно этому учила уже со времен святого Афанасия Великого, сказавшего, что «Бог стал человеком для того, чтобы человек стал Богом».

Замечательно, что стремление к Царству Божью не умаляет наши возможности, но наоборот – увеличивает. Вспомним: закваска сквашивает тесто, зерно вырастает в древо, человеку, удачно потратившему таланты, вручается власть «над многим»… Все это указывает на продвижение вперед, на эволюцию духа, на улучшение, совершенствование, а не на ухудшение жизни. Но все это происходит медленно и прикровенно.

То же самое имеет в виду и апостол Павел, говоря о теле духовном: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное» (1 Кор 15. 44). «Все тело <…> получает приращение для созидания самого себя в любви» (Еф 4. 16). Учение апостола естественно для древнееврейского мышления, считающего бессмысленным чаяние будущей жизни, лишенной высшего содержания. Апостол Павел жаждал соединиться с Христом, видя в этом залог богатств Новой жизни.

Отец Александр очень благожелательно относился к взглядам матери Марии Скобцовой (лекцию, посвященную ей, он читал за неделю до гибели), считавшей, что наша жизнь на земле по отношению к Вечности похожа на жизнь эмбриона, ведущего биологическое существование и неспособного понять всю сложность и многогранность человеческого бытия. Подобно и мы своим ограниченным сознанием можем представить будущий мир лишь символически.

Батюшка пишет в «Истоках Религии»: «Гибель тела открывает сознанию лишь путь к переходу в другую форму существования». «Однажды загоревшись во Вселенной, огонь духа, подобно жизни, не мог угаснуть, он воплотился не только в коллективном сознании, но прежде всего в каждой его единице... Личность — это высочайший шедевр мирового творения». «То, что дух в состоянии пережить распад тела, есть закономерность и важнейший шаг космоса на пути к сверхприродным мирам». В конечном счете, по мысли отца Александра, все наше «земное творчество есть радость, переплетенная с глубокой тоской по совершенству и идеалу».

Но сила Фаворского света может помочь человеку выйти за свои пределы уже в земной жизни. Благодарность Богу за даруемую благодать Святого Духа рождает желание ответить Ему своей, человеческой любовью. Деятельная любовь – и есть та сила, которая двигает человека за границы его вида. «Эта духоносность, — отмечал отец Сергий Булгаков, — не поддается точному описанию, однако она чувствуется при общении с имеющими ее как особая духовная сила, из них исходящая, как духовное благоухание, от них струящееся, как иная, высшая жизнь, в них открывающаяся в пределах нашей человеческой жизни. Они являют, что Царство Божие внутрь нас есть, между нами и в нашей жизни» [22].

Такому человеку становится мало земных сил и способностей и, соучаствуя в Божественном замысле, он выходит на новые рубежи. «Преодолеть силой духа косность материи, — считает батюшка, — преобразить ее, возвести через себя на высшую ступень развития — в этом космическая задача ноосферы, а венец ее устремлений есть победа над телесной смертью в природе» [23].

Путь к открытому христианству лежит через сопричастность каждого Откровению Божественной любви, которое дается через вхождение человека, рожденного от Святого Духа, во Христа. Вектор развития человечества задает Христос, т.е. сама Жизнь («Я есмь жизнь»). Эта жизнь – кроткая и мужественная, свободная и устремленная к цели. Но к цели не обязательно практической и «полезной», а прежде всего, к стратегической, идеальной. В любом случае задача человека быть творческим, открытым, податливым, способным к обучению.

Западный богослов Р. Гуардини писал: «Главная задача — исполнение заботы Божией, внедрение Его Царства. Дар идет исключительно от Божественной свободы и никоим образом не является пленником каких бы то ни было прав и гарантий. Это свойство настолько важное для христианина, что он отказывается от всего, что носит название обеспечения. Обеспечение есть право, договор, обязательство, а христианин отбрасывает обеспечение со всеми его последствиями и, таким образом, в сердце своем соглашается с тем, что Бог мог создать человека, определить его место, решить его судьбу согласно Своей воле».

Когда исчезает открытость, свобода и возникает тяга к гарантированному обеспечению, пропадают вера и надежда. И человек уже идет не «по воде», а «по асфальту». Может быть, призвание христианина именно в том, чтобы он ходил «по воде», и нет для него ничего опаснее хождения «по асфальту». Это хорошо чувствовал Ш. Пеги, французский поэт: для него чувство твердой почвы противоположно состоянию благодати. «Хуже всего, — говорил он, — не злая извращенная душа, а душа, готовая окостенеть в привычке. На душу в состоянии привычки благодать не действует. Она скользит по ней, как вода по маслянистой ткани».

Первыми, познавшими благодать, были простые пастухи, патриархи Израиля, — Авраам, покинувший насиженные места, и его ближайшие потомки. Открытыми действию Бога были и царь Давид, и древние пророки. Им Господь противопоставляет хозяина, задумавшего построить житницы, заполнить их добром и успокоиться на этом (Лк 12.18). Иисус подталкивает учеников к состоянию «необеспеченности», которое «провоцирует» Бога на дары, способные укрепить веру и сделать жизнь по-настоящему зависящей только от Него.

Бесстрашному риску веры, открытости и благодати всегда противостоит магическое отношение к миру, стремление во всех сферах (и в духовной тоже) гарантировать себе надежность и незыблемость. И тогда обряду и ритуалу придается первостепенное значение. Но мы знаем, что «бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет» (Лк 12.21).

 

8

 

Какие еще опасности подстерегают людей на пути духовного восхождения? Отец Александр отвечает: «Тирания и несправедливость, культ силы и национальное чванство, богоборчество и ханжество — все эти полчища врагов, с которыми сражались пророки, угрожают человеку в наше время не меньше, чем в эпоху Амоса или Исайи. Поэтому слово вестников Царства Божия остается столь нужным для нас в борьбе сегодняшнего и завтрашнего дня» [24].

 Вот почему, согласно отцу Александру, библейская традиция должна входить в строящееся здание Церкви как необходимый строительный материал, а воздвигаться это здание должно в направлении жизненного порыва, предсказанном еще библейскими пророками и определенно заданном Евангелием.

Однако укоренение библейской традиции и чувства историзма в гностическом мышлении античного мира происходило с трудом. Напротив, через апокрифическую литературу христианское сознание заражалось пессимистическими, антиэволюционными и антитворческими концепциями.

Язык и образы гностиков проникли в христианскую поэзию — каноны, акафисты, а через них в сознание христиан. Язык является проводником гностического мировоззрения еще и сегодня. Казалось бы, Церковь отвергла апокрифы, но они все равно пролезают «не в дверь, так в окно»; они входят в церковное сознание через поэтику отдельных богослужений.

Мироощущение апокрифов оказалось нашему языческому менталитету привычнее и роднее евангельского. Так же легко спиритуалистический аскетизм уживается рядом с магической религиозностью. Отсюда тяга современных людей к оккультным знаниям, интерес к достижению «высших миров», особых экстрасенсорных дарований, к парапсихологическому влиянию на окружающих. В конечном счете, все оказывается связано с магическими установками, в свете которых человек не рассматривает свою жизнь зависящей целиком от Создателя, но стремится так или иначе получить автономию и власть в этом мире.

Отец Александр говорил, что жизнь с Богом должна быть для нас воздухом, которым мы дышим, мы не должны к Нему прибегать из корыстных и прагматических соображений. Нужно искать Его Самого, любить Его, а не Его дары. Мы же чаще всего ищем и просим даров Божиих, гарантированного здоровья, надежного материального обеспечения.

Эти движения души у современного человека как раз и доказывают связь ритуального подхода с первородным грехом, т.е. с тем состоянием, которое является непреходящим, если только оно не будет изменено в результате внутреннего преображения, дарованного нам нашим Спасителем.

Именно спиритуалистическое отношение к плоти, к миру приводит к тому, что люди начинают делить все на сакральное и светское. Эта позиция глубоко противоречит библейскому мироощущению, согласно которому в мире не может быть ничего светского. В одной из лекций отец Александр так и говорил: «Я не знаю, что такое светское. Это условный исторический термин. Потому что во всем живет высокая духовность. Или — не живет. Даже если на картине есть надпись “Дева Мария”, но картина написана неодухотворенно, если в ней есть что-то пошлое и плоское, она совсем не имеет отношения к духовности. И очень важно знать, что нет литературы духовной и светской. А есть литература хорошая и плохая, духовная и бездуховная. Истинно хорошая литература всегда может быть соотнесена с вечными проблемами» [25]. Пошлое, банальное – вот, что такое сатанинское.

По мысли отца Александра, никакая сфера человеческой деятельности не должна оставаться вне христианской заботы. Отсюда его неприятие всякого обскурантизма, искренний интерес ко всем видам человеческого творчества.

И если в детстве его воспитателям еще удавалось как-то внушить ему, что «есть особенные предметы и темы», то и тогда уже он понимал, что это «скорее вытекало из условий жизни среди чуждых по духу людей» [26].

Отец Александр полагал, что тот, кто познал счастье богосыновства, открывает мир как бы заново. Он вырвался из мертвенных тисков случайности, Господь близок к нему и знает каждый его шаг. Все волосы на голове его сочтены. Богопознание прерывает цепь случайностей, разрывает «карму».

«Поскольку Христос ступил на землю Своими ногами, — говорил батюшка, — постольку Он освятил землю; поскольку Господь человек и наш Брат, постольку Он освятил человеческий род; поскольку Он любит цветы и каждую тварь, постольку Он любит все творение». Поэтому религия Воплощения, каковой и является христианство, — это религия обожения «твари».

Язычество своими помыслами «погружено в плоть мира», спиритуалистические религии устремляют свой взор за пределы этого мира, но только христианство, по словам отца Александра, поднимается над миром и освящает мир.

Если человек разделяет представления об эволюции, он проникается чувством священного родства со всем живущим. А ведь только такое мироощущение может быть реальной основой для экологического отношения к миру. Христианская экологическая этика рождается тогда, когда человек принимает эволюционное мировоззрение.

«Окажитесь весной за городом, — советовал батюшка, — возьмите дерево за ветку, подумайте, что вы держите за руку вашу сестру или брата. Что это живое существо, и у вас общие предки. Что у нас одна ДНК лежит в основании наследственности. Это значит, что мы кровные родственники. Это существо может быть более слабым, мы можем его уничтожить, можем принести вред его существованию. Тогда мы каждого муравья, который ползет по земле, увидим как собственного брата... Конечно, это нелегко представить, но, тем не менее, если мы несем в себе это понятие, то мы проникаемся чувством священного родства со всей природой, со всем живущим.

Для человека нашей цивилизации очень важно, чтобы он понял свою ответственность за природу, как это понимал апостол Павел, сказавший, что “вся природа стенает и мучится доныне”. В этом заключено глубокое христианское видение и ощущение мира и своей ответственности перед ним».

Свои эволюционные представления отец Александр пытался передать даже детям. В одной из бесед с ними он говорил:

«Если мы смотрим на процесс развития Вселенной как на процесс эволюционный, мы себя не ощущаем независимыми от природы. Мы знаем, что у нас одни корни, мы знаем, что состав нашей крови близок по составу мировому океану. Но главное, что чувство эволюции и близости к природе сначала рождает в человеке благоговейное отношение, потом человек получает силу от окружающего мира, мир становится ему реальной поддержкой. Человек входит в ауру всего мира и черпает силу, которой он был давно лишен, когда оказался оторванным от природы. Происходит обмен: человек не только осознает нравственный закон, но и получает силу для его исполнения. Это чувство родства со всем живущим — не просто эмоция, это так и есть. Почему это важно? Потому что Бог запечатлен в каждом из живых существ, потому что в каждом из них Его тайна, Его мысль».

 

9

 

Рождаясь из Откровения, эволюционное видение мира опирается также на рациональное знание. Ап. Павел, св. Василий Великий, св. Иоанн Дамаскин, и многие другие христианские богословы признавали значение разума в осмыслении веры.

Можно сказать, что чем больше разума, тем больше свободы, мудрости и любви, ибо это сопряженные вещи. В абсолюте же всегда — Бог, Который есть максимальная мудрость, максимальная свобода и максимальная любовь. Когда мы в своей жизни приближаемся хоть немного к этим божественным атрибутам, происходит наше преображение. При удалении от этого Центра умаляется все. Не может быть вне Бога настоящей мудрости и настоящей любви, не может быть вне Бога настоящей свободы.

Отец Александр писал: «Народы, не дерзнувшие в течение тысяч лет изменить хотя бы йоту в установившихся канонах, — жертвы “коллективных представлений” Магизма. Они парализовали творческую активность и религиозный гений человека, ибо только в сознании личной ответственности и духовной свободы находит он свое высшее призвание как образ и подобие Творца Вселенной» [27].

 

Человек, который испытывает благоговение перед всем живущим, предстоит перед Богом как разумное, ответственное создание, понимающее свое место на лестнице эволюционного развития. О своем величии, о том, что он промыслом Божиим является вершиной мироздания, человек узнает из Священного Писания.

«Человек в состоянии благодати, — говорил Блез Паскаль, — возвышен над всей природой, уподобляется Богу и становится способным к общению с Ним…» [28]. Также и отец Александр полагал, что человек-христианин сможет подняться так высоко, что будет покорять природу. Ибо Христос обещал: «Уверовавших будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить иными языками; будут брать змей, и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Мк 16. 17-18).

Значит, сила Духа в грядущем должна все время возрастать. Мы не видим этого, потому что идем слишком медленно, а также потому, что вера наша слаба. Однако батюшка считал, что эту веру можно воспитывать, углублять и сделать ее источником сил для своего труда, для всей жизни.

Эволюция – это чудо. А всякое настоящее чудо берет начало в бесконечной деликатности Господа. «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит». (Ис 42.3) Если в природе Бог действует через эволюционные процессы, так сказать, «на квантовом уровне», то в истории – через «малых сих», через тех, кого Писание называет «нищими духом». В любом случае, Он действует в жизни прикровенно. Его действие надо отгадать, узнать. Инструмент для этого узнавания — вера.

Чудо никогда не выражается в авторитарных или демонстративно-тектонических событиях. Вот почему пророк Илья узнает Бога не в громе и землетрясении, а в веянии тихого ветра. И Господь, когда ученики от Него требуют карательных жестких мер, говорит: «Не знаете, какого вы духа» (Лк 9. 55). Умаление, кротость, смирение — качества Богочеловека, через которые мы узнаем природу Небесного Отца. Человек, который воспитывает в себе эти качества, не только обретает любовь к Богу, но и гармонизирует свои отношения с природой.

Беседуя с детьми, батюшка как-то сказал: «Когда мы прихлопываем комара, нам это должно быть неприятно, но мы это делаем в борьбе за жизнь. Если мы это понимаем, то придет время, когда нам станет противно посягать на всякую жизнь, и вот тогда найдутся средства от этого избавляться по-другому».

На этом он ставил таинственную точку. Возможно, он имел в виду глубокое мистическое управление природой, которое отчасти было ему знакомо.

Отец Александр был как бы посланцем из будущего. Все пророки и святые – это посланники из будущего, потому что, несмотря на их человеческую природу, в них живет полнота Христова. Батюшка свидетельствовал собой, что настоящая вера — это не теория, а сила жизни. В лекции, прочитанной Великим Постом, он говорил:

«Люди свидетельствуют о Господе тем светом, тем изменением своей жизни, которое они приобретают под действием силы Христа, Силы Божией. Именно это можно увидеть в Церкви по-настоящему. Не архитектуру, не камень, а созидание, преображение новых людей, людей Нового света. Свет во тьме светит. Тьма не изымается, но свет, которым светят люди, и есть тот свет, который виден во тьме. Это есть главное свидетельство Царства Божия, то есть силы Божией, пришедшей в мир».

 

10

 

Двадцать веков христианства по сравнению с десятками тысяч лет язычества — слишком малый отрезок времени, чтобы Царство Божие проявило себя в истории в полной мере. Полуязыческая ментальность, унаследованная нами от средних веков, особенно процветает там, где Церковь продолжает сохранять зависимость от государства. Только «теряя связь с государством, — говорил батюшка, — Церковь освобождается от балласта номинальных последователей. Напротив, превращение христианства в официальную идеологию чаще всего приводит к уродливым явлениям, отравляющим церковную жизнь. Гораздо лучше, когда “язычник” любой формации исповедует себя таковым, чем когда он в угоду среде называется христианином» [29].

 Отец Александр вообще не признавал средние века полноценной христианской эпохой. Это был период язычества, в котором лишь местами присутствовали очаги евангельской веры, то есть христианство существовало в эмбриональном состоянии. Да и сейчас оно – «младенец, со всеми ошибками и слабостями младенца» [30]. В книге «На пороге Нового Завета» батюшка писал, что в средние века в церковном сознании доминировал «Домострой», а богослужение было пропитано ритуалистикой и механическим заклинательным духом. То есть язычество было во всем.

И сегодня, как прежде, мы видим засилье бытового приземленного «христианства». Причина тому – нерешенность двух основных проблем: отношение к Ветхому Завету и отношение к языческой культуре.

Человечеству необходимо обновленное понимание догмата о Богочеловечестве Иисуса Христа, что возможно лишь через погружение в первоначальные смыслы Библии. Отец Александр жил Священным Писанием, поэтому мог сказать такие удивительные слова:

«Мы — воплощенный дух, которому дана радость осуществлять себя в материи… Человек должен выполнять Божий замысел; брак между материей, веществом, играющим в мире, и духом должен в конце концов осуществиться».

Сила для этого у человека теперь есть. Она называется силой Богочеловечества. Человек-христоносец должен стать соучастником Христа в преображении мира.

«Мы все, — говорил батюшка, — несем ответственность за Церковь, за Богочеловечество, за тот союз, который Бог заключил с человеком, за Его кровь, которую Он пролил, чтобы мы получили эту силу Богочеловечества, чтобы Он нас поднял на вершину Своего замысла о человеке».       

Христианин, очищенный своим Господом, уже не распростертый лежит перед Творцом, но становится светом и солью земли, настоящим проводником Евангелия.

 

Дух дается в Церкви в избытке; если мы Его даров не получаем, что-то с нами не так, и нужно настойчиво искать путей, на которых мы можем встретить и обрести Его благодать.

Но мы должны знать, считал отец Александр, что проявления подлинной духовности могут быть и не связаны с общепринятой традицией, более того, иногда они ей открыто оппозиционны. Традиция в ее привычных формах нередко противоположна открытой, пророческой религиозности. Пребывание христианства в рамках традиции — это попущение свыше, это уступка слабому религиозному сознанию. Так, древним иудеям, все-таки, было разрешено строить храмы, несмотря на то, что Закон предписывал жертвенники из неотесанных камней.

Все это уступки элементам языческого, народного сознания, которое всегда таит в себе опасность подмены настоящего, духовного — внешним, обрядовым. Человек со статическим мироощущением сакрализует и абсолютизирует все, что делает. Ему неведомо, что произведения его рук и выдумки ума относительны, временны и не существенны в сравнении с тем вечным, что идет на землю с Неба — с благодатью, преображающей жизнь, с возношением сердца к Богу.

Также и зарождение нового не обязательно происходит в лоне сохраняемой традиции. Часто традиция навязывает человеческому разуму соглашения (или по прекрасному выражению современного философа «прецендентные ряды» [31]), которые формируют «застывшее» восприятие реальности, закрытое от возможностей духовного возрастания, предписывает, как нам можно видеть мир и как нет.

Такая система не позволяет постигать ни новые идеи, ни новые переживания. Ибо действительно важное вовсе не всегда — продолжение старого, его улучшение или количественное прибавление. Это может быть качественный скачок, совершенно новая форма, появления которой никто не ждал.

Ведь и христианство возникло не как постепенное видоизменение иудаизма. Да, оно зиждется на Ветхом Завете, на пророках и Моисее, но оно есть прорыв в Новый мир. Оно есть революционное сокрушение всех, казалось бы, незыблемых устоев. В том-то и величие пророков, что они говорят вещи смелые, не вмещающиеся в сознание их современников («и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули», — говорил пророк Исайя (Ис 6, 10)).

Хотя ощущение духовной благодатной силы, живоносное богообщение до сих пор — явление скорее исключительное, чем постоянное, тем не менее, именно эти редкие моменты, эти личные встречи с Богом служат тем основанием, на котором стоит христианская Церковь.

Нам трудно реформировать вещи второстепенные (пышные облачения, старые переводы, устаревшие элементы обрядов, язык богослужения), которые существуют в Церкви параллельно подлинной христианской духоносности, но мы можем сами становиться лучше, пользуясь силой благодати. «Мы сами должны стать одеждами Духа и Правды, — утверждал отец Александр, — с нас это спросится».

 

11

 

Прекрасно осознавая, каким было христианство в прежние времена, отец Александр удивлялся бессмысленному и непродуманному стремлению людей XX века вернуться назад в средневековье. «Готовность вернуться в прошлое, — считал он, — происходит от лености мысли и от невежества. Людям кажется, что, скажем, в XVII веке было лучше, чем теперь. Что бы они сказали, если бы оказались в застенках XVII века?»

Духовность средних веков легко понять, если обратиться к церковному искусству, которое демонстрирует диаметрально противоположные подходы. Например, изображения Христа Пантократора на стенах некоторых храмов очень далеки от евангельского Иисуса.

Отец Александр полагал, что лик «с гигантскими страшными глазами, нависающий над толпой, мало похож на Христа, Который пришел в мир и сказал: «Вы познаете истину и истина сделает вас свободными». Скорее это — Зевс-громовержец, Перун, — кто угодно, но не тот, кем был Христос».

Подобные изображения указывают на нераспространенность евангельских текстов в то время, на их непрочитанность иконописцами.

В одной из проповедей отец Александр говорил: «…люди хотят толковать близость Божию в соответствии со своими человеческим слабостями. Они хотят, чтобы эта близость была грозной по-человечески, как пророк Софроний описывает вторжение Божие, в то время, как воплощение Христа совершилось в истории совершенно иначе».

И, напротив, изображения Распятия, как писал батюшка, показывают нам «Сына Человеческого, прошедшего через все страдания мира и зовущего за Собой всех истинных крестоносцев. В Нем, по слову пророка, “нет ни вида, ни величия”. Он отдает всего Себя, торжествуя в муке и побеждая в смерти…» [32]. Также вывод об укорененности в Евангелии школы Сергия Радонежского можно сделать на основании икон его ученика — преподобного Андрея Рублева. В иконах преподобного ясно видно его собственное отношение к Богу и отношение его учителя — святого Сергия Радонежского.

 

Бездуховные образы Зевса-Громовержца под именем Христа, часто встречающиеся изображения святых с грозными ликами, несомненно «вдохновляют подражать их гневу современных Торквемад от православия».

Фундаменталистские настроения, распространившиеся повсеместно, отец Александр связывает с изменой Библейскому профетическому духу. Животный психологизм мешает членам Церкви переосмыслить свое отношение к миру в свете Евангелия, преобразить свое существование Духом Любви и получить Божественную силу для новой жизни.

Именно лжехристианство, доставшееся России в наследие от дореволюционных времен, породило современный атеизм, который Церковь почему-то считает своим главным врагом. Отец Александр высказывал по этому поводу казалось бы парадоксальную мысль, утверждая, что «атеизм – это великий дар Бога миру», который помогает народам прояснить их веру и предохраняет христианство от заскорузлости и омертвения.

Батюшка считал, что мы должны быть благодарны антирелигиозной пропаганде, поскольку она помогла нам увидеть наши грехи. Это было полезно, «потому что церковные историки часто замалчивали теневые стороны церковного прошлого» [33].

На самом деле все идейные, духовные катастрофы нашего столетия были подготовлены в дореволюционное время с его затхлой несправедливой жизнью. «Консервативные силы, включая церковные, — говорил отец Александр, — держали тогда народ в состоянии стагнации, неподвижности». Церковь своими руками отдала динамичное мироощущение, завещанное нам в Откровении Священного Писания, атеизму и религии прогресса. Батюшка не считал атеизм какой-то новой ступенью сознания, но предлагал его изучать, чтобы уметь вскрывать существующие духовные проблемы.

Когда не перечитывают Библию и не приспосабливают к жизни церковное предание, изначально христианские идеи присваивают и извращают враги Церкви. Так произошло с идеей социального равенства, от которой средневековое и более позднее христианство отказалось в интересах господствующих классов.

Все было отнято у Церкви, когда она не захотела заниматься социальными задачами, отстаивать справедливость, учить народ Слову Божьему. Именно тогда борьбу с неравенством, с ложью, с неграмотностью, с нищетой, с национальной и религиозной нетерпимостью взяли на себя атеисты. Другое дело — во что это вылилось, но прийти к власти и сохранять ее так долго коммунисты смогли именно потому, что «неощутимой» вере Православной Церкви они противопоставили декларацию ясных и понятных человеку идей. И неудивительно, что церковная религиозность была объявлена «опиумом» народа.

Духовная деградация неминуемо закончилась обнищанием и в материальной сфере. Отец Александр полагал, что если человеческая природа не испорчена, улучшение материальных условий должно возбуждать все ее положительные качества, давать ей возможность развиваться. Но впереди всегда идет улучшение духовного климата, изменения в нравственной сфере, борьба со злом внутри нас.

Некоторые считают, что бедность и несчастья России — признак ее особого духовного призвания. Но это не библейский подход. Напротив, нищета — очевидный признак того, что душа народа отстает в развитии. Святой Иоанн Кронштадтский писал, что «истинное христианство и на земле водворяет благополучие» [34]. А преподобный Серафим Саровский, отвечая на вопросы Мотовилова, говорил: «Не укоряет Господь за пользование благами земными…» и далее: «По положению нашему в жизни Земной мы всегда требуем того, что успокаивает нашу человеческую жизнь и делает удобным и более легким путь наш к Отечеству Небесному». «Нет ничего на свете лучше благочестия, соединенного с довольством… Церковь святая молится, чтобы это было даровано нам Господом Богом».

Таким образом, атеизм советской идеологии и материальное неблагополучие страны метафизически между собой связаны и, несомненно, являются продуктом нашего собственного недостоинства. Поэтому батюшка направлял всю свою пастырскую работу на борьбу не с внешними врагами, а с фальшивым христианством внутри каждого из нас. В одной из проповедей он приводил такие примеры:

«Были люди, которые слепо верили в обычаи, традиции, обряды, — но чем это кончилось? Вспомните о тех, кто считал, что крестное знамение следует совершать только двумя пальцами (наши старообрядцы). Они сами были готовы погибать, становиться жертвами, преследовать других. Их противники также их гнали, и все были неправы... Это была слепая приверженность, но не к Богу, не к Его заветам и, по существу, не к Его Евангелию. Это была слепая, неразумная, нерассуждающая вера, превращающаяся в окостенение, в злобу, в фанатизм».

Убеждение некоторых оппонентов отца Александра, что он должен был в первую очередь бороться с безбожной властью, основаны как раз на ложном понимании атеизма как главного противника Церкви. Для батюшки главный враг был не вне Церкви, а внутри нее — плохие христиане.

Отец Александр часто вспоминал Ницше, который взбудоражил богословскую мысль, потребовав от Церкви ответа. Философ видел крайнюю духовную незрелость так называемого «христианского общества» и одновременно амбициозную претензию Церкви говорить о себе только приятное. Он заявлял, что в истории был всего лишь один Христианин, и Тот умер на кресте. Но XX век ответил на вызов Ницше, брошенный им в лицо Церкви. Ответ был дан новым поколением святых и мучеников – святых, открытых к миру. И среди них — отец Александр Мень.

 

 

12

 

 

Батюшка считал необходимым заимствовать в традиции Отцов и Учителей Церкви то, что более всего соответствует Духу Священного Писания. Только так Церковь сможет вернуться к апостольскому служению и обретет способность работать на ниве Господней.

Лишь в свете библейского мышления станет, наконец, ясно, что делать с эллинистическим идеализмом и гностическими перегибами, породившими кризис христианского монашества. Отец Александр прямо связывал идеалистический пафос, привлекающий некоторых монахов, с незнанием Священного Писания. Недаром такие монахи, как св. Бернард Клервосский (который требовал участия христиан в мирской жизни, а не только подвигов ради «спасения» своей души), не всегда встречали понимание в Церкви. По этой же причине очень поздно появились монахи-врачи, монахи-миссионеры, монахи-просветители, которые не только молились за людей, но и трудились ради их пользы. Западная Церковь совсем недавно начала осуществлять этот синтез, свидетельствующий о накопившемся понимании Библии.

Хотя монашество было заимствовано христианством со стороны, на Западе сегодня оно несет в себе лучшие плоды церковного творчества, подвига, мысли. Именно поэтому в Католической Церкви оказалось возможным появление таких людей, как мать Тереза Калькутская или Винсент Де Поль. Это есть прямое согласование воли Божией с жизнью.

Когда человек посвящает себя другим, он выполняет прямое евангельское требование: «Возлюбите друг друга, как Я возлюбил вас», «отвергнись себя». «Те, кто подражает матери Терезе, — говорил отец Александр, — есть истинные последователи Христа, и то, что они монахи – совершенно естественно… Ибо люди, вложившие всю душу, все силы в какое-то дело, освобождаются от многого. Это жертвенная самоотдача».

Но на одном отрицании мирского быта монашество устоять не может. Когда вековой мистический опыт монашества уравновешивается евангельскими требованиями социальной справедливости, тогда есть и мистика, и настоящее богопознание.

Мистика магическая — это «многозаботливая» мистика, отяжеленная миром. Мистика гностическая – эзотерическая мистика, закрытая от непосвященных. В христианской мистике человек узнает, что Бог заботится о нем, как отец заботится о своем ребенке, потому что теперь в нем живет Его Сын. Вся христианская мистика может быть выражена словами апостола Павла: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2. 20) Ибо христианская мистика — это молодость духа, это всегда свобода, открытость.

Но отец Александр предупреждал, что к людям, исповедующим открытое христианство, во все времена, даже если их святость была очевидна, относились плохо. Носители языческого мировоззрения всегда воспринимали их как покушающихся на базовые ценности. Батюшка говорил, что в этом была беда ученых-исследователей, например, святого Альберта, которого считали чернокнижником, хотя потом он был причислен к лику святых. Так же было с Авраамием Смоленским, который едва не попал на костер за свои проповеди, или с известным врачом Теофрастом.

За 20 веков язычество так и не было преодолено. Более того, оно извратило многие христианские идеи. Например, стремление послужить ближнему, заложенное в христианстве, вышло за рамки Церкви, приобретя искаженные формы социализма, а идея вселенской миссии была подменена идеей европейского империализма. «По миру пошло не Евангелие, а власть белых», — считал батюшка. В дальнейшем представление о Царстве Божием секуляризировалось и превратилось в различные виды социальных утопий.

«Сначала христианские идеи были погребены под властью язычества, — говорил отец Александр, — но вырвавшись из-под глыб, они потеряли свое духовное ядро и стали светскими». Однажды он даже сказал: «…прогресс — это осатанелое христианство», имея в виду социалистический интернационал, масонство и прочее.

Возрождение, расцвет или угасание христианства в то или иное время и в разных странах отец Александр связывал с приближением или удалением Церкви от Священного Писания. В ослаблении библейского духа уже таится тлен церковного угасания, порождающий искаженные представления о Боге и человеке, потерю чувства историзма, утрату ответственности за судьбы мира.

Как ветви эволюции, не ведущие к человеку, оказались тупиковыми, так же и любая другая духовность, существующая помимо Священного Писания, находится на «линии угасания». А «то, что находится на линии Евангельской, — находится на линии возрождения».

Замечательное доказательство этой мысли мы находим в развитии и укреплении протестантских церквей. Казалось бы, с православной или католической точки зрения, по многим признакам (отсутствие иерархии, неприятие святых, непочитание Девы Марии, несколько иной смысл таинств) протестантизм далеко ушел от первоначального и животворного Предания, а он тем не менее все равно находится на линии восхождения. Ибо протестантизм, начиная с переводов Лютера, всегда отличался здоровым стремлением приблизить Священное Писание к жизни каждого человека. И оказалось, что все «искажения» протестантов не так страшны, как отчуждение Церкви от Священного Писания, изъятие Слова Божьего из жизни христиан.

Отец Александр сделал очень многое для евангелизации России своим пастырским служением и своими книгами, прежде всего такими, как «Сын Человеческий». Батюшка понимал, что для дела Божьего нет ничего более важного, чем распространение Священного Писания.

Он говорил, что если человек не читает Слово Божие, то этот пробел не может заполнить ни чтение акафистов, никаких других книг. Слово Божие должно стоять в центре нашей жизни. Так же считали и видные святые Православной Церкви.

Святой Иоанн Кронштадтский писал: «Что положило прежде всего начало моему обращению к Богу? .. И что согрело мое сердце любовью к Нему? — Это святое Евангелие». То же можно было бы сказать о преп. Серафиме Саровском, который читал по Евангелию в день, о Ниле Сорском, Максиме Греке и о многих других.

А в древности Великий Анастасий Синаит утверждал: «Во всем, что мы говорим и делаем, должны мы видеть удостоверение от Священного Писания, иначе обманутые человеческими измышлениями, отпадем от истинного пути и впадем в пропасть погибели». «Нам необходимо со страхом и любовью поучаться Божественному Писанию, возбуждать себя и друг друга напоминанием Слова Божьего. Так учат нас все святые, побуждая нас к прилежному книжному чтению».

 

13

 

Существует прямая онтологическая связь между антибиблеизмом, антисемитизмом и демоническим, оккультным путем. (Ясно, откровенно выражена антисемитская позиция оккультистов в книге «Истоки тайноведения»)[35]. Враждебность к евреям и оккультный подход к национальным вопросам, характерные для нацизма, неприемлемы для вселенского христианского сознания.

Но надо признать, что в пору борьбы за самоидентификацию, многие народы склонны к тем или иным видам магизма и одновременно к изоляционизму и национализму.

Известный богослов Луи Буйе считал, что «от самозамыкания к вселенскости можно перейти отнюдь не путем упразднения народа Божьего, а только его расширением, при котором он не только не теряет своих отличительных черт, но передает их другим, углубляя их и сам воспринимая их все глубже и глубже... Суровость первоначального отделения была условием для завершающей чистоты и, следовательно, единства… Такая вселенскость предполагала выделение из гущи заблуждений и смешений в качестве необходимой предпосылки для подлинного воссоединения» [36]. Естественно при этом, что национальное вселенским быть не может. Это понимал еще Чаадаев, когда писал: «Христианское сознание не терпит никакого ослепления и, менее всех других, предрассудка национального, так как он более всего разделяет людей» [37].

Вселенскость христианской Церкви появилась не на пустом месте, все развитие ветхозаветного иудаизма шло в направлении преодоления национальных предрассудков. Что же касается позиции Православной Церкви, то здесь по-прежнему остается актуальным предупреждение Г. Федотова: «Нет более распространенного недоразумения среди нас, чем совмещение православного и русского…. Православное — это вселенское, это для всех, а русское только для нас».

Таким образом, русская церковная культура не есть все Православие. Важно не выдавать за вселенское особенности своего национального пути. Как национальное, так и вселенское только страдают от этого смешения.

 «Не горделивое спасение мира, — писал Г. Федотов, — а служение своему призванию! Не мессианство, а миссия, путь творческого покаяния, трудовой трезвенности, переоценка, перестройка всей жизни — вот путь России, наш общий путь» [38].

Свои взгляды на проблему антисемитизма отец Александр отчетливо изложил в таких книгах, как «Вестники Царства Божия» и «На пороге Нового Завета». Известно, что многие члены Церкви до сих пор обвиняют евреев в том, что они не приняли христианство. Но отец Александр говорил, что это так же нелепо, как если бы буряты, принявшие буддизм, ненавидели Индию (где буддизм появился) за то, что та не приняла буддизм.

Антисемитизм появился в церковной ограде спустя приблизительно сто лет после появления первых Евангелий, когда, по словам отца Александра, «новую веру приняли восточные оккультисты и переплели христианство с гностической теософией»[39]. Антииудейское отношение, укоренившееся в Церкви, батюшка считал не просто каким-то конфликтом, не обыкновенной психологической нетерпимостью, а «величайшим грехом, гнусностью, потому что антисемиты в Церкви, — говорил он, — унижали именно тех людей, с которыми были связаны кровью».

Батюшка подчеркивал, что еврейский народ был избран для религиозного служения, и сияние Божие было с теми людьми, которые сохранили верность Богу в своем сердце. Куда бы они ни делись, всегда, если они сохраняют веру, с ними будет храм Божий; где бы они ни были, по всей земле, с ними будет Господь.

Призвание еврейского народа — нести Слово Божие другим народам – было и личным призванием отца Александра. Возможно, поэтому у него было столько благодатных даров и он так много сделал в своей жизни. У пророка Исайи мы читаем: «Он (Господь) сказал: мало того, что ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли» (Ис 49. 6).

Еврейство после того, как в его недрах возникло христианство, стало своеобразным ферментом, который оказывает сильнейшее воздействие на мир, растворяясь, но не исчезая, превращаясь в новое качество. Евреи, ставшие «закваской» преображения — христианами, продолжают играть важную роль в духовном становлении человечества.

«История спасения, — полагал отец Александр, — все еще продолжается. И если в древности ограда Закона несла защитные функции, служа подготовке Ветхого Завета к Новому, то не окажется ли сохранение Израиля в христианскую эпоху тесно связанным с будущими религиозными судьбами мира? Коль скоро мы верим Писанию, то должны верить и тому, что обетования Божии непреложны» [40].

А в книге «На пороге Нового Завета» он писал: «Иисус одобрял ревностных книжников, наученных Царству Небесному, которые выносят из своей сокровищницы старое и новое. <...> Многие из них жили интенсивной духовной жизнью и исповедовали высокие нравственные понятия. <...> Христос засвидетельствовал, что Община Второго Храма сберегла завет Моисея и пророков. И через эту Общину происходит переход к новой мировой Церкви» [41].

<…>

«Избрание — это не привилегия, а великая ответственность, заключенная в духовном призвании. Не потому Израиль стал народом Божиим, что он лучше или выше других, но потому, что ему было предназначено принять Откровение, быть его сосудом и носителем. <…>

Пророк Амос говорил: “Только вас возлюбил Я из всех племен земли, потому и взыщу с вас за все зло ваше” (Ам 3.2). <…>

Слово “возлюбил” в подлиннике звучит как “познал”, то есть приблизил к Себе, вступил в тесное общение. Это означало, что особый дар богопознания, который получил Израиль, требовал от него полного напряжения нравственной воли, всецелой преданности Богу и Его заповедям» [42].

Но тот же Амос считал, что будут спасены и другие народы, не только Израиль. А пророк Исайя, зная, какие сложные отношения были у Израиля с Египтом, понимая, какими врагами Израилю были ассирийцы, тем не менее говорил, что наступят времена, когда Бог благословит все народы. И скажет Господь: «Благословен народ мой — Египтяне, и дело рук Моих — Ассирияне, и наследие Мое — Израиль» ( Ис 19. 24-25). В этом тексте мы угадываем будущие строки Нагорной проповеди о том, что «Бог посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф 5. 45).

Отец Александр считал полезным возобновление диалога между иудаизмом и христианством, ибо в иудаизме он видел возможности для более совершенного познания Бога в грядущем, когда «мир сей сменится после явления Мессии миром будущим, когда Предвечный станет ближе к человеку. “Время Мессии” понималось как промежуточный период, связывающий оба мира. Некоторые раввины утверждали даже, что Помазанник Божий принесет людям “новый Закон”. Этот взгляд, который обычно ускользал от внимания как христианских, так и иудейских богословов, приобретает исключительное значение в свете Евангелия» [43]. Если бы это принималось во внимание, возможно, было бы больше точек соприкосновения и понимания. Так, в первые века «многие раввины не считали границу между иудаизмом и христианством непроходимой».

И, конечно, прав был Владимир Соловьев, утверждавший, что сами христиане стали в дальнейшем препятствием для обращения иудеев в христианство. Именно антисемитизм и низкий моральный уровень христиан оказались непроходимой завесой для дальнейшей эволюции иудаизма. В первые же годы обращение иудеев в христианство, согласно книге Деяний Апостольских, происходило повсеместно.

Отец Александр, будучи по происхождению евреем, с одной стороны, гордился этим как особым призванием, но в то же время изобличал недостатки современного иудаизма.

А будучи православным христианином, он обличал и недостатки своей Церкви. Тем самым он вел себя подобно пророкам и невольно восстанавливал против себя как иудеев, так и православных.

 Но совершенно не справедливы те, кто считает, что отец Александр был пастырем православных евреев и занимался прозелитизмом. Он был священником не для евреев, а именно для советских язычников, как Павел был апостолом язычников-эллинов.

Приходившие к батюшке евреи до своего Крещения никогда не исповедовали иудаизм. Они только этнически были евреями, до обращения в христианство считали себя людьми безрелигиозными и в этом отношении ничем не отличались от русских или татар.

Представление о том, что в приходе отца Александра были одни евреи – тоже миф, выдуманный антисемитскими кругами, чтобы оттеснить отца Александра на обочину Православной Церкви. Цель тут одна: показать, что он в Церкви не свой, что он, мол, Церкви не нужен.

Но ведущие иерархи Православной Церкви считают совсем иначе. Митрополит Ювеналий говорил в своем слове на отпевании батюшки: «Отец Александр был блестящим проповедником Евангелия Христова, для которого не было своих и чужих, близких и далеких. Его незлобивое, любящее сердце принимало всех людей» [44]. И действительно, батюшка уделял внимание евреям не больше, чем другим. Правда, для евреев было важно, что их здесь понимают и не унижают. Но в приходе отца Александра точно так же принимали и понимали людей любой этнической принадлежности.

И все-таки, призвание Божие, как говорил апостол Павел, отменить нельзя. Те, кто отрицает особую роль еврейского народа, отказываются и от Марии Девы, и от святых апостолов. Зараженные бациллами антисемитизма не смогут войти в удел Божий! А мы должны понимать, что живем у истоков нового эона, отмеченного в конце ХХ века все большим числом еврейских христианских мыслителей и подвижников.

 

14

 

Гностические представления, оккультизм и антисемитизм существуют в церковной среде во многом из-за необразованности христианского сообщества. Члены Церкви зачастую не имеют даже элементарных знаний о вере прежде всего потому, что немногие из них сегодня способны получать информацию из книг. Настало время подумать о том, как рассказать им о Библии, используя современные аудиовизуальные средства — увлекательные телепрограммы и кинофильмы.

Отец Александр считал грехом, когда на вопрос о своей вере человек не может ответить с достоинством, как подобает христианину.

Сам батюшка особое значение придавал катехизации перед Крещением. Одному очень нетерпеливому человеку, который хотел побыстрее креститься, он говорил:

«Представь себе пустыню, ты идешь по ней, и вдруг возникает прекрасный храм с очень красивыми золотыми дверями, он весь сияет и светится. Ты подходишь к дверям, открываешь их и видишь, что за ними такая же пустыня. Я же хочу, чтобы ты, открыв двери, попал не снова в пустыню, а в прекрасный Божий дом»[45].

Для подготовки к Крещению отец Александр уже при Советской власти создавал особые группы, которые вели специально отобранные им люди. Крестить взрослых людей, приводить их в Церковь — это не только апологетика и катехизация, но и миссионерский подвиг.

В одной из бесед с прихожанами батюшка рассказывал о начале своего священнического служения: «…Вначале, всякий раз, когда я крестил тех, кого приводил в Церковь сам, я тут же заболевал. И это продолжалось бесконечно, но я сказал себе, что все равно буду крестить, что бы со мной ни было, и в конце концов это отступило».

 

Люди лишь тогда могут по-настоящему войти в Церковь, когда встречают на своем жизненном пути вот таких истинных свидетелей Господа. Поэтому так важно впустить в себя Евангельский свет и принести его с собой туда, где живешь и работаешь. Все те, кто посвятил свою жизнь Христу, участвуют в преображении мира в направлении, заданном духовной эволюцией.

Отец Александр часто говорил в своих проповедях о призвании и ответственности христиан за то, чтобы ввести силу Божию во все сферы церковной и общественной жизни:

«Господи Иисусе Христе,

Ты призвал не людей сильных,

не людей мудрых,

не людей, у которых сердце открыто ко всем,

а Ты призвал нас всех без разбора,

как в той притче,

когда господин собрал по улицам всякий сброд,

всех, кто только ни шел, пригласил к себе.

... 

Господь каждого из вас вел, каждого из вас нашел, застиг. Застиг в какой-то момент вашей жизни. Ведь у каждого из вас был свой кризис, свой перелом, свои трудности. И вот Господь вас встретил на дороге жизни, как апостола Павла на дороге в Дамаск. Встретил, остановил и... повел за Собой.

А других, может быть, так и не встретил...

 

Это может показаться несправедливым, но Бог Сам (все) знает, и не нам судить о Его деяниях. Нам важно, что Он вытащил нас из болота обыкновенной, умирающей, агонизирующей жизни. Жизни, на которой лежит печать смерти. И Он нам дал совсем другое...

…

Апостол Павел говорит, что, став христианами, мы должны были стать новой тварью, новым творением.

И это не просто слова. Это значит, что все качества вашей души должны были как бы высветиться: там, где была пассивность, покорность, — должно появиться здоровое, крепкое терпение. Там, где была скупость, — появилась бы умеренная нормальная бережливость. Там, где было желание вмешиваться в чужие дела, должна появиться ответственность за других, но ответственность целомудренная, скромная.

Все это, как бы, те же качества души. Бог ведь не хочет, чтобы мы перестали быть самими собой. Он хочет, чтобы из нас самих была новая тварь».

 

Человек, у которого есть намерение не грешить, может просить Бога о чудесной силе благодати. Без этой силы ни духовное совершенствование, ни духовная педагогика невозможны. Господь Иисус обещал, что пошлет ученикам Духа Святого, после того как кончится Его земная жизнь. «Дух Этот, — говорил батюшка, — придет в Его Церковь, придет к тем, кто захочет Его принять, и мы должны ожидать не каких-то сверхъестественных знамений (нам они совсем не нужны, мы и недостойны их), нам важно, чтобы мы почувствовали силу жить по-Божьи, действовать по-Божьи, чтобы жили, действительно, не пустой короткой жизнью, а полнотой жизни».

Батюшка хотел, чтобы люди, открывшие себя потоку любви Божией, потом начинали творчески участвовать в приобщении своих современников к Новой Жизни, несли им свет своей веры и словом, и делом.

 

15

 

Отец Александр будучи пастырем не только взрослых, но и детей, прекрасно понимал, что большинство проблем закладывается в раннем возрасте. Именно в семье и в сфере школьного образования впервые начинает нарушаться глобальная экология духа.

Существующая система воспитания унаследовала от прошлого принципы, согласно которым к личности ребенка всегда относились без всякого уважения, попирали его права. Не зря любимый батюшкой М. Волошин высказал однажды парадоксальную мысль: «Из всех насилий, творимых человеком над людьми, убийство — наименьшее, тягчайшее же — воспитание».

Столетия самодержавия и крепостного права, помноженные на десятилетия коммунистических репрессий и колхозно-лагерного строя сделали из школы почву, на которой произрастает стадное чувство и унижение прав личности.

Вот почему отец Александр считал необходимым приложить огромные усилия для глубокой реформы всей педагогической системы. Наезженные приемы советской школы совершенно его не устраивали. Выступая по телевидению за полгода до гибели, он говорил о драме советской педагогики как части глобальной общественной драмы.

Мнение, насаждаемое в Советском Союзе, что духовная и душевная жизнь — вторичны, а на первом месте стоят политические, социальные и экономические факторы, привело к тому, что общество отвергло человека как неповторимую личность и пришло к идее роботоподобного существа, воспитанию которого и способствовала советская школа.

«Общество, — говорил батюшка, — отказавшись от важнейших духовных ценностей, которые человечество имело на протяжении многих столетий и тысячелетий и будет всегда иметь, теперь пожинает плоды той бездуховности, которую само взрастило».

 

Особое значение отец Александр придавал таланту и личности педагога. Он настаивал, что в педагогические институты надо отбирать людей более строго, чем в консерваторию или в художественные училища, ибо настоящий педагог — это человек с большой буквы, это служение, это призвание, и его надо суметь обнаружить.

Наставник, по мнению отца Александра, «должен передавать детям частицу своей души. А передача информации — дело вторичное, потому что информация вся закодирована в книгах и других вещах, а ребенка надо научить мыслить, надо научить чувствовать и научить любить. Что для этого необходимо? Прежде всего самому мыслить, чувствовать и любить».

Батюшка считал, что педагогика — это духовный подвиг, и для него нужны особые силы и собственный духовный опыт педагога. Надо иметь то, что ты собираешься отдать детям. Отец Александр часто вспоминал слова Ушинского, который говорил: «…атеистическое воспитание — это безголовый урод».

Батюшка полагал, что ребенок, подросток исключительно чуток к проблеме вечности, смерти, смысла жизни. Недаром так много самоубийств совершается в подростковом возрасте, когда молодой человек сталкивается с действительностью и не может с ней примириться. Более зрелые люди уже огрубели.

Также и безнравственное поведение юного человека бывает обусловлено разочарованием в идеалах; ведь дети и подростки почти всегда являются идеалистами. И если в нежном возрасте в семье или школе они видят низость, неверность, злобу и надменность, они потом резко грубеют и развращаются. Это реакция на предательство их духовных устремлений.

Отец Александр был убежден, что воспитание духовных качеств в студентах педагогических училищ и институтов — задача первостепенной важности. Он предлагал создать для начала сеть альтернативных учебных заведений, чтобы продумать совершенно новую структуру педагогического образования. Оно должно включать в себя духовные ценности, относящиеся к христианской традиции и вообще к духовности человечества. В таких институтах небольшое количество талантливых педагогов сможет готовить и выпускать подобных себе учителей.

Они должны уметь не просто донести информацию о предмете, но талантливо воздействовать на души слушателей. Важно произвести впечатление на детей, чтобы в их сердцах загорелся живой интерес и жажда духовного общения с теми, о ком им рассказывают, чтобы произошло соприкосновение с мыслью и чувствами великих людей. Это задача истинного педагога [46].

Конечно, батюшка не преуменьшал и значение семьи в воспитании ребенка. В своей лекции о С. Булгакове он говорил: «Каждый человек в какой-то степени является не только порождением своего детства; но всё лучшее, всё драгоценное, всё священное, все те искорки, которые есть в детстве у большинства из нас — это и есть та духовная родина, к которой мы стремимся, правда, уже умудренные опытом, израненные жизнью; но все-таки к этому первозданному опыту идет душа».

Все это сегодня является очевидным для гуманистически ориентированной мировой педагогики и психологии.

 С. Булгаков писал: «Высшая задача воспитания педагогического такта — будить и сохранять благую самодеятельность, делать так, чтобы все благое в человеке не внушалось извне, а возникало в нем самом, его самого для себя являя и рождая. Иначе не будет достигаться сама цель воспитания, которая состоит в том, чтобы воспитанник сам становился деятелем, а не послушным орудием в руках воспитателя. Задача последнего состоит в том, чтобы стать совсем неприметным, уничтожиться, сливаясь с волей самого воспитываемого».

Такую педагогику отец Сергий Булгаков называл ангельской, ненавязчивой, тихой. По аналогии авторитарную педагогику можно назвать дьявольской.

 

Тем более деликатным является процесс обучения детей вере в воскресных школах. Мы можем прикоснуться к опыту отца Александра на примере его проповеди, сказанной детям при открытии такой школы в Новой Деревне:

«Хотя вы все юные, но вы все знаете, что человеку суждено умереть. Я уверен, что каждый из вас об этом размышлял, о том, что всем нам придется умереть. Что это значит для человека?

 Христианская вера на эту тайну дает нам Откровение и объясняет людям самое важное: что человек на самом деле не умирает, а уходит в вечность. Но не каждый, а тот, кто строит свою жизнь так, как заповедал ему Господь.

Это знание, эта вера жизненно важна! Можно многого не знать, но это знать надо. Что хочет Тот, Кто нас создал, Кто нас привел в мир?

 Вот этот дом стоял, когда никого из вас не было на свете. Не было совсем, вы еще не родились. И тут кто-то захотел, чтобы вы стали. Этот Кто-то – Творец, создавший мир и создавший каждую душу человеческую.

Это очень большой подарок. Самый большой, который можно сделать человеку — привести его в жизнь. В мир, где есть радость, труд, цветы и птицы… Есть борьба, и трудности, и испытания. В этот мир Бог нас привел. И для того, чтобы стать достойными этого подарка, надо услышать Его слово.

Что такое Божья тайна? Иисус Христос, о Котором мы не раз будем с вами говорить, отвечает на этот вопрос. С того момента, как вас крестили в детстве, Христос становится вашим личным Другом. Вы можете каждый день обращаться к Нему. Это называется молитвой.

Когда вы идете в школу, когда возвращаетесь домой, когда у вас есть свои трудности и проблемы, когда вам хочется кого-то поблагодарить за все хорошее — надо быть благодарным в жизни – мы можем обратиться к Христу, потому что Он живет среди нас на земле. Невидимо, конечно. И Он дал нам, людям, указания счастливой жизни. Как вы думаете, много вокруг несчастных? Много, очень много. Кто-то несчастлив от собственного характера, кто-то несчастлив по другим причинам. А Христос нам обещает счастье, но только, если мы будем жить так, как Он нам заповедал...»

 

Отец Александр сразу заговорил с детьми как со взрослыми о самом главном и постарался помочь им задуматься о смысле жизни, которая, естественно, кончается смертью. И именно поэтому так важно понять человеку, зачем он живет.

Говоря о Христе как о Друге каждого, кто к Нему обращается с верой, отец Александр укреплял тем самым достоинство слушающих его детей. Его установка ничего общего не имела с тем унижением, которое так часто сопутствует педагогическому процессу в школе и нередко является рычагом «христианского» послушания в семье.

Но неверная установка на смирение может увести далеко от Христа. Ибо люди с низкой самооценкой, не верующие в заботливую и всепрощающую любовь Небесного Отца, и сами несчастны, и других полюбить не способны. Их религиозность носит глубоко невротический характер. Она — искусственная постройка, не затрагивающая сердцевину жизни, отсюда тоталитаризм в отношениях с людьми и страх перед свободой и творчеством.

Кто считает, что свободы может быть слишком много, не заинтересован в реализации этого божественного дара. Но религия, культивирующая ненависть к свободе, не может быть связана с Богом Любви.

 

16

 

Отец Александр понимал путь спасения как постоянное, в течение всей жизни, возрастание человека к своему первообразу, к соединению с Христом. «Здесь и теперь» — любимые слова батюшки, когда он говорил о спасении, относятся к Преображению человека в этой жизни силой Святого Духа. (Не зря икона Преображения была центральной в семейном иконостасе отца Александра).

На лекциях и в беседах батюшку часто спрашивали о посмертном существовании. И отец Александр вынужден был досконально разобраться в этом вопросе. Ему случалось общаться с людьми, вернувшимися к жизни после клинической смерти, и его пастырская практика подтверждала известные исследования Р. Моуди (книга «Жизнь после смерти»).

Батюшка не сомневался, что спасение, которое начинается здесь, в этом мире, по ту сторону жизни будет развиваться далее, но размышления о потустороннем существовании души не имели для него глубокого смысла. «Что будет потом, — говорил он, — узнаем потом». А главное — что дает нам наша вера сейчас.

Если бы знание о бессмертии души было существенно для правильных отношений с Богом, оно было бы открыто иудеям в Ветхом Завете. Но Бог определенно считает, что эта информация не влияет и не должна влиять на веру Его избранников. Все, что нужно для жизни с Богом, есть в Библии; вещей, не нужных для веры, там нет. Библейские писатели были максималистами. Они хотели дружить с Богом, быть Его представителями на земле, иметь с Ним здесь постоянный контакт.

 

Конечно, подлинная библейская вера в Небесного Отца предполагает, что Он и в иной жизни приготовил для нас что-то прекрасное. Но мы должны уже сегодня найти наилучший способ отблагодарить своего Творца за дар рождения, уже теперь начать приближение к полноте образа Божия в человеке.

Жизнь создана для этого, а не для деградации и разрушения. Они пока еще царствуют в мире, но христиане призваны победить их. Поэтому и для пророков было не так уж важно, что ждет их «на небе». Их интересовала не награда, даруемая после смерти, а спасение и сила духовная, которые можно получить «здесь и теперь».

Батюшка отмечал: «Слово Божие преисполняло пророков удвоенной силой и энергией». Эту черту восприняли от них многие мистики и святые. Ибо каждый человек способен по замыслу Божьему на сверхчудесную жизнь. Эта жизнь — преображенная, новая, любящая, сверхъестественная, которая будет потом развиваться, — обещана нам Евангелием уже в этом мире.

 «Если физический путь человеческой жизни, — говорил отец Александр, — это резкий подъем к 25 годам, а потом неуклонно вниз, то диаграмма христианской жизни — это постоянное восхождение, возрастание, так, чтобы к старости, когда силы телесные и душевные будут угасать, увеличивался объем мудрости, познания и любви».

С ним самим происходило именно так, он говорил это на основании своего личного опыта. Чем больше он приближался к Господу, неся свой крест, с тем большей силой и энергией он действовал и работал. Годы и перегрузки были ему не помехой. В нем было очевидно возрастание Духа; его сила и энергия били через край, причем, на склоне лет больше, чем в молодости.

Батюшку хватало на всех и на все. Если столпники стояли на камнях, а про Марию Египетскую говорили, что она ходила по водам, то сила Преображения, которая жила в отце Александре, позволяла ему работать за десятерых молодых людей. Он мог с полным правом сказать, что христианский путь это не путь расточения, а путь собирания. Обыкновенная жизнь — это «шагреневая кожа» Бальзака. А духовная жизнь — это прорастание в вечность.

Его собственный опыт убеждал, что такая духовность не может исчезнуть в никуда. У него было внутреннее свидетельство бессмертия… Душа, в которой живет Господь, чувствует, что не может угаснуть, что она вечна.

Отец Александр хотел, чтобы мы не потусторонним миром интересовались, а устроили свою сегодняшнюю жизнь так, чтобы Христос смог войти в нее и преобразить. Батюшка говорил, что «Господь рядом, а далеки мы. Он стоит у дверей и стучит, нам же надо только отворить дверь своей души».

Это то, что нужно делать срочно, ради чего нельзя терять ни минуты напрасно. Пока этого не произошло, вся жизнь — только подготовка к главному, такая жизнь еще не состоялась. Видение всяких аур, астральных планов, посмертных встреч ничего к этому не прибавляет; напротив, уводит некрепких в вере в сторону.

О возможности познания духовных миров батюшка говорил: «Человек сейчас этого не может узнать, потому что он сейчас еще недостаточно силен, но через 5-6 тыс. лет (вероятно, не раньше) он станет достаточно силен духовно, чтобы их познавать».

Отец Александр мог говорить это с полным правом, ибо на собственном опыте познал реальность светлых и темных сил, существование трансцендентного бытия. Но ему всегда «было чуждо оккультное любопытство» [47]. И хотя он был вынужден много читать на эту тему (ибо поток вопрошающих об оккультном никогда не иссякал), сам он относился к такому любопытству как к чему-то неблагородному и суетному, уводящему от пути спасения. Батюшка считал, что настоящая вера, чувство живого Христа должны вытеснять из души этот «интерес».

 

17

 

Конечно, спасение как процесс приобщения к божественной жизни одинаковым для всех быть не может. Каждый человек приобщается к Богу в своей мере, и каждый народ и каждая цивилизация имеют какую-то свою меру спасения. Ведут же народы к духовному возрождению пророки и святые, причем самые великие из них посылаются людям в годы наиболее тяжких падений.

На фоне их святости лучше видно духовное обнищание общества. Так, по контрасту с преп. Серафимом Саровским, св. Иоанном Кронштадтским и Оптинскими старцами ужасным кажется духовное состояние России в XIX веке. Мы привыкли смотреть на появление святых как на торжество Церкви, но это торжество Божеское, а не человеческое.

Путь к спасению, который показал своим современникам отец Александр, — это путь к святости. О ней мы судим не по человеческим выдумкам и преданиям, а по Евангелию; не по каким-то аскетическим подвигам, а по плодам христианской жизни.

Представления о святости накладывают отпечаток на все дела христианина. Чтобы правильно выбирать путь жизни, человеку дан разум. Но люди часто отказываются от интеллектуальных усилий, апеллируя к ложно понимаемому смирению. Однако «сон разума рождает чудовищ». Именно работа разума, формируя правильную позицию восприятия, позволяет человеку не обольщаться своими возможностями.

 Батюшка полагал, что настоящее смирение — это когда по-настоящему знают себе цену. Когда не эмоции, а здравый смысл руководит поступками. Еще Иоанн Златоуст говорил, что ложно понятым смиренным поведением можно кичиться и превозноситься: «Никогда не превозносись своим смирением. Может быть, вам кажутся смешными слова мои, что смирение превозносится, но не удивляйтесь: оно превозносится, когда бывает неискренним. Как и каким образом? Когда оно бывает для того, чтобы показаться пред людьми, а не перед Богом, когда оно имеет в виду свое прославление и тщеславие; ибо тогда оно — дело дьявола. Как многие тщеславятся тем, что они не тщеславны, так превозносятся и смирением по высокомерию» [48].

Первый признак настоящего смирения — «это готовность принимать волю Божию. Второй — умение слышать другого, понимание того, что другой человек может быть прав, хотя мы считаем, что он не прав».

Тот, кто в любом разговоре говорит только о себе, рассказывает только о своих делах, делится только своими переживаниями, других людей не слушает и не слышит — не имеет настоящего смирения. Смирение также связано с благодарностью. «Когда мы благодарим, — говорил отец Александр, — мы занимаем правильное место во вселенной».

Батюшка знал, что в душе каждого человека посажено Богом зерно настоящей, смиренной самоотдачи. «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф 16. 25) Тот, кто живет для других, дает в своем сердце место Христу.

Также и вселение Господа в душу человека — это верх смирения и деликатности. Тут нет и намека на насилие, это мистика любви, это «воздух православия...», по словам отца Сергия Булгакова [49]. А отец Александр говорил, что «каждый из нас должен стать носителем Божественного света (и это не аллегория!). Это свет Христов, который просвещает всех». «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего небесного» (Мф 5.16).

Чистое сердце, как линза или зеркало, способно направить этот свет на Самого Христа и вступить с Ним в молитвенное общение. В этом обмене любовью с Иисусом заключается тайна христианства. Человек, преображенный в таком благодатном контакте, может послать луч любви другим людям и всему миру. Это дано христианам даром, это заповедано всем.

Отец Александр считал, что в жизни необходимо иметь твердое намерение быть святым. Только такая вера приводит человека к подлинному смирению, ибо тот, у кого в сердце живет настоящее желание исполнять призыв Господа «Будьте святы, как Я свят», именно он, по мнению батюшки, будет всегда недоволен собой, ему будет мало его маленьких успехов и крошечных достижений. «Восхождение такого человека будет иметь целью последний предел».

 

18

 

Н. Бердяев в «Судьбах России» замечает, что «обыкновенный русский человек не должен задаваться высокой целью даже отдаленного приближения к идеалу святости. Это гордость. Православный русский старец никогда не будет направлять по этому пути» [50]. Но отец Александр, напротив, направлял именно по такому пути. Это требует осмысления... Постоянные напоминания батюшки о том, что христианство только выходит из тьмы невежества, означают, что мы призваны раскрыть полноту христианства, ранее не вмещаемую миром.

Взгляд отца Александра на святость вполне согласуется с мнением многих подвижников Православной Церкви. Так, святой Иоанн Кронштадтский говорил: «Время и место для действия благодати — только здесь; после смерти могут действовать только молитвы Церкви, да и то на раскаянных грешников, т.е. на тех, у которых есть приемлемость в душах и свет добрых дел, унесенных ими из этой жизни».

Слова отца Александра содержат ту же мысль о благодатных плодах Спасения: «Христос воскрес, чтобы Его человечность и божественность стали для нас реальностью сегодня, здесь, в душе каждого человека». Также и святой Серафим Саровский учил о необходимости посюстороннего преображения человека действием Святого Духа.

 

Господь в Евангелии не просто говорил своим последователям о Небесном Отце. Он передавал чувство присутствия Бога, озарявшее каждого из учеников необыкновенным ощущением мира. Христос говорил: «Не заботьтесь, не бойтесь…» Верующий человек, обладающий этим чувством, распространяет его вокруг себя. Именно таким был отец Александр.

И потому такой твердой и спокойной была его вера.

Христос, несомненно, приходит в каждую эпоху через святых, в которых Он действует. Когда мы встречаемся с ними в молитве, мы чувствуем Его присутствие. Обращаясь к святым, проникаясь их жизнью, «наводя как бы на себя их образ» (по словам св. Иоанна Кронштадтского), следуя их учению, празднуя их память, мы становимся сопричастны их судьбам. Сам факт существования святых подтверждает реальность продолжающегося пребывания на земле Богочеловека, Его соучастие в длящемся обожении мира.

В своих проповедях и лекциях отец Александр всегда уделял большое внимание человеческому облику святых. В его выступлениях образы этих людей словно бы обретали плоть. Входя во все детали и нюансы их земной жизни, батюшка подражал им, любил их. Благодаря подобной духовной близости, отец Александр и нам смог передать ощущение их присутствия. В молитвенном общении со святыми он черпал бесконечные духовные силы и становился подлинным наследником каждого из тех, к кому обращался в молитве.

Он говорил, что мы можем молиться Богоматери и святым, потому что такая молитва — не столько ходатайство, сколько обращение к людям более сильного духа. Это молитва связи, которая питает духовную жизнь. Обращаясь к святым (на земле они или на небе), мы в любом случае заряжаемся их светоносной энергией.

«Бог ради того, чтобы мы могли ощущать Его присутствие, — говорил батюшка, — послал Сына Человеческого; так и дальше Он посылает нам святых, чтобы в них мы могли осязать Его Божественность, воздействие благодати на человека, чтобы мы продолжали видеть Христа среди людей не только духовно, но и конкретно». Эту мысль подтверждает митрополит Антоний Сурожский, писавший, что дело нашего спасения «бывает нам явлено не только в событиях, касающихся самого Христа и Матери Божьей, но и через святых».

Нам трудно дается понимание святости, потому что святых мы всегда представляем в ореоле чудес. А их призвание не в чудесах, а в том, чтобы свидетельствовать о силе Духа, добра, правды своим современникам.

Мы знаем, что святые излучали свет Христов и справлялись с препятствиями, даже такими, какие казались немыслимыми. Но в то же время, когда они жили на земле, они были людьми, подобными нам. Поэтому, если человек хочет пойти по пути святости, в этом нет никакой гордыни, никакого ослепления или заблуждения.

Каждый из нас посвящен Богу, но только в той мере, в какой сам захочет посвятить себя — посвятить свою жизнь, посвятить свои мысли и чувства, свои познания, свой труд и все то, что имеет в этой жизни. «Если мы не святы, — говорил батюшка, — то только потому, что сами не захотели. Не захотели принять этот дар и не захотели с этим жить…»

Настаивая на том, что каждый человек призван к истинной святости, отец Александр не делал никаких социальных и возрастных различий. Он считал, что любая старушка, приходящая домой из Церкви, должна быть апостолом Христовым. И это не преувеличение, а истинная правда, потому что о христианстве судят по тем людям, которые ходят в Церковь, по тому, что они несут из дома Божьего. И если члены Церкви выносят из храма не святость, а свое недостоинство, то они и виноваты в том, что существуют в мире неверующие.

Батюшка так и говорил: «Неверующих создали мы с вами»; и даже более сурово: «Если не можешь служить делу Божьему, то и жить не стоит, зачем небо коптить?»

Отец Александр полагал, что Заповеди Блаженства, данные апостолам, — это не заповеди, а обетования. Нет заповеди быть плачущим, но Господь вошел в самые трудные обстоятельства человеческой жизни. Он пришел к страдающим, к грешникам, к тем, кому плохо, и теперь они могут с Ним встретиться. Блаженны те, кто чувствует, что сами не справляются, что им нужна Его помощь. А к тем, кому она не нужна, Он не приходит; и к сильным мира сего Он не приходит…

Иисус не жил благополучной жизнью, и потому очень трудно встретить Христа в обстановке беспечности и богатства. Но можно быть рядом с Богом, оставаясь внешне уничиженным, бедным, даже неудачником (сам Господь, по словам отца Александра, был, по человеческим меркам, неудачником), то есть сердцем своим можно быть в Царстве Божием уже здесь и сейчас.

Господь дает силы именно в этой жизни. Его Царство есть жемчужина, которую стоит приобрести, продав все. И поэтому, считал батюшка, посвящение себя Богу должно быть целью нашей жизни.

Мы можем и не заметить этой жемчужины, не востребовать ее, ограничиться мелкими «добрыми делами» и участием в богослужении. Но человек, который знает, какой дар ему обещан, знает о богосыновстве, к которому призван, уже не пройдет мимо. Для него Евангелие становится настольной книгой – стимулом к деятельности, источником силы и счастья. «Апостол Павел, — говорил отец Александр, — познал Христа лучше, глубже, существеннее, чем люди, которые знали Христа по плоти». Для нас в этом большое утешение и надежда. Значит, и у нас есть возможность такого Богопознания.

Сам отец Александр уже жил рядом с Господом, он нашел ту самую Жемчужину, поэтому так настойчиво и нас призывал к святой жизни:

«Господи, дай нам обратиться к Тебе,

Обратиться всем сердцем,

Обратиться всем свои существом и сказать:

“Вот мое сердце, вот моя жизнь,

Вот все обстоятельства моей жизни,

Вот моя семья, мои близкие, мой труд,

Все, что у меня есть, я приношу к Тебе, чтобы Ты освятил”».

 

19

 

Острое переживание несовершенства человеческой природы привело в свое время Николая Бердяева к мысли, что «правда духовной жизни невместима в жизнь природную». Он полагал, что «христианского государства, христианского хозяйства, христианской семьи, христианской науки, христианского быта никогда не было и быть не может» [51].

Но у отца Александра был другой опыт, и он учил как раз обратному — тому, что все сферы жизни должны стать христианскими. Ибо для того и приблизилось к нам Царство Божие, для того исполнились Обетования. С момента Воскресения Христос продолжает жить и действовать как в истории, так и в каждой человеческой судьбе.

В своей последней лекции отец Александр говорил, что благодатная сила пришедшего Господа, посланный Им на землю заряд Святого Духа должны преображать человечество во всех областях его деятельности. Но совершаться это может только через человека, приобщенного к Царству Божьему уже в этой жизни.

К такому подвигу батюшка призывал своих прихожан, ибо был абсолютно уверен, что он осуществим для каждого. В пример отец Александр всегда ставил апостолов – простых рыбаков, страстных и боязливых, как все люди, но принявших Силу Святого Духа и изменивших жизнь мира.

Батюшка, конечно, понимал, что Откровение Евангелия никак не связано ни с социальными, ни с историческими формами, всегда относительными и временными. Но он также многократно в проповедях и лекциях подчеркивал, что Слово Божие внесло серьезные перемены в жизнь человечества за последние 2 тыс. лет. Он был уверен, что в дальнейшем эти изменения станут несравненно большими, ибо сейчас Царство Божие находится в самом начале своего становления, и Его влияние на мир пока как бы внешнее…

 

В личности отца Александра соединились наконец два типа духовности, которые после преподобного Сергия разошлись в Православной Церкви, что и привело ее к катастрофе. Это линия евангельского нестяжания преподобного Нила Сорского и линия социального служения, узурпированная Иосифом Волоцким.

Конечно, исихасты и нестяжатели были батюшке несравненно ближе, ибо знали, что такое действие Духа Божия, пришедшего в силе, а иосифляне, несмотря на свою социальную активность, слишком много внимания уделяли внешней стороне церковного быта и искали поддержку у царской власти.

Возможно, при соответствующих исторических условиях нестяжатели, в конце концов, вышли бы из своего затвора и прониклись нуждами людей. Собственно, многие старцы Оптиной пустыни к этому и стремились. Но императорская власть относилась к ним очень настороженно, так же, как раньше к самому Нилу Сорскому.

Отец Александр старался объединить в своем служении обе линии – мистическую и социальную. Этот синтез основан на понимании того, что Царство Божие (которое по своей природе не от мира сего) приходит в этот мир, сюда и сейчас, а также на евангельской притче о Страшном Суде (Мф 25 31-46), согласно которой преданность Господу оценивается не по участию в ритуалах, но по отношению людей друг к другу, по милосердию и любви. Таким образом, евангельское христианство гармонично сочетает единение с Богом и служение людям.

Прочно стоя на позициях христианского персонализма, батюшка считал, что человеку дано полностью осуществиться в этом мире, но не одному, а в содружестве с Христом.

 

20

 

Воскресение Христа отец Александр понимал не как локальное событие, принадлежащее истории, а как начало Боговоплощения во Вселенной. По сути так же считал и Тейяр де Шарден: «От самых истоков приготовления прихода Мессии до Его Второго Пришествия, включая историческое явление Христа и все фазы возрастания Его Церкви, в мире происходит одно единственное событие – Воплощение» [52].

Батюшка говорил, что Рождение Иисуса — это второй великий акт после сотворения мира. С него начинается Искупление, то есть приобщение человека к Божественному.

И происходит это, когда Господь воплощается, или, как говорил батюшка, «прорастает в человеке». Поэтапное распространение Воплощения на всех носителей божественного разума будет означать целостное искупление человечества. Только имея в виду эту цель, мы можем говорить о человеке как образе и подобии Божием и о том, что смысл человеческой жизни в приближении к своему Первообразу.

Этот Первообраз, открывшийся человечеству в Иисусе Христе, нам дано постичь в земной жизни, оставаясь людьми, не развоплощаясь. Для того Господь и стал одним из нас, чтобы наступил момент диалога. Если мы даем Христу действовать в нас (таинства, размышление над Евангелием, молитва, дела милосердия), тогда будет возрастать настоящее добро, которое, вытесняя зло, завоюет мир.

Вот почему необходимо относиться к молитве и таинствам ответственно. И нравственная жизнь имеет смысл не сама по себе, но как условие, выполняя которое, мы помогаем Христу действовать в мире. Важно Его присутствие, жизнь в нас. И даже, ставя вопрос более радикально, само бытие Церкви осмысленно лишь тогда, когда она дает Христу возможность постоянного Воплощения.

Любимый отцом Александром Клайв Стейплз Льюис писал: «Если существует Церковь, то только для того, чтобы привлекать людей к Христу, формировать из них маленьких Христов».

Не зря «маленькая» Тереза из Лизье при принятии монашеского облачения выбрала имя Терезы Младенца Иисуса. Из подобных «младенцев», святых братьев и сестер, совокупно созидается и возрастает Божественное тело Космического Христа. По мнению К.С. Льюиса «Бог стал человеком именно ради этой цели, может быть, только ради этого и была создана Вселенная. Библия говорит, что она была создана для Христа, что все должно соединиться в Нем» [53]. А отец Сергий Булгаков считал: «В христианстве не может быть иного пути, иного идеала жизни, как стать сообразными Христу, дабы изобразился в нас Христос. <...> В этом смысле о каждом человеке или народе можно сказать, что он имеет своего Христа» [54]. Также и митрополит Антоний Сурожский полагал, что призвание человека стать местом Боговселения.

По мере возрастания веры душа должна стать простой, мудрой, чистой и, значит, боговосприимчивой… Когда мы взываем в молитве: «Приди и вселися в нас», речь идет не о вселении того, что противоположно нашей природе, но о благодати Духа Святого, которая делает нас подобными Христу, сохраняя в то же время в каждом его неповторимость. «Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии», — говорил апостол Павел (Рим 8 14).

 

Онтологическая проблема сегодняшнего Православия в том, что оно, в рамках своего пышного благочестия, как раз притерпелось к отсутствию Христа. Если у протестантов за неимением храмов, иконописи и т.п. присутствие Господа обязательно должно быть ощутимым, явным (в молитве и делах), то у нас все больше царствуют обряд и ритуал.

И это верно не только для Православной Церкви. Католический священник отец Жак Лев писал, что «отсутствие Бога в жизни стало сегодня чуть ли не одним из ее атрибутов...» Более того, «Он отсутствует в той же степени, в какой Ему воздается поклонение». Вот почему в одной из бесед отец Александр говорил:

«Что нам оставил Будда? Призыв к освобождению от мира, практику сосредоточенности, пути к просветлению и орден свой. Что оставили Платон, Паскаль, Маркс? Оставили книги, доктрины, учения. Что оставил Христос? Он оставил не дело Свое, не книгу Свою, не доктрину, не учение. Он оставил нам Самого Себя. Прощаясь с учениками, Он сказал: “Я с вами во все дни до скончания века”.

 Вы понимаете? “Я с вами!” И суть, и смысл христианства заключается в том, что каждый из нас может внутренне выйти на путь общения с Ним, с Самим Христом, реальным, живым, существующим!

Он живой не в идеях или наследии. Он живой реально, для каждого из нас. Узнать это можно в разные моменты жизни.

В молитве, в чтении, просто в сосредоточенном размышлении. И любой христианин, который прошел хотя бы небольшой отрезок по этому пути, знает, что Христос для него не был когда-то, а ЕСТЬ. И в этом весь секрет, и в этом тайная сила христианства.

Вовсе не в его учителях, не в его организации, не в его наследии. В этом оно, может быть, и не отличается от других религий и несет на себе слабости и грехи исторические, как и все, что делает и создает человек. Христианство — это Христос, без Которого ничто не существует в Церкви.

Почему же произошла эта Встреча, почему Божественный мир, в целом непостижимый для нас, стал постижимым через явление Христа Спасителя? Ответ нам дается в самом Евангелии: “…Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего, чтобы каждый верующий в Него не погиб”. Это и есть свидетельство любви Божественной.

Любовь – это, конечно, человеческое слово. Но это самое сильное из слов… Оно показывает, что в недрах Божественного горит то, что нас касается лишь слабым лучом — иногда, изредка, в самой малой степени».

Но если мы чувствуем, как Господь касается нас, то мы можем идти по жизни свободно, спокойно, ибо дверь в жизнь вечную открыта для нас.

Дух Божий, дарованный служителям Евангелия, делает из боязливых – смелых, из немощных – сильных, из простых – мудрых, из грешных – святых. Отец Александр говорил:

«Одно из замечательных слов Писания – “Сила Божия совершается в немощи”, т.е. в несостоятельности человека; и первыми проповедниками Евангелия были, в общем, люди слабые, люди некрасноречивые, люди, которые выглядели изгоями в современном им античном обществе. Как это все произошло, до сих пор остается чудом. Как могли они распространить Слово Христово по тогдашним городам и селениям? И тем не менее, как говорится в Деяниях апостольских, Дух все время их вел. Дух — это сила, которая дается нам. Мы можем ее получить, это нам обещано. Христос говорит, что Он пошлет Духа каждому. Это не есть какой-то экстаз, какое-то витание в облаках. Дух — это сила, которая позволяет человеку осуществлять свое призвание на Земле».

 

Каждый человек призван соединиться с Христом в глубоком мистическом богообщении. Такая встреча не проходит для человека бесследно. В. Джемс писал, что «переход от нормального сознания к сознанию мистическому отражается в человеке, как переход из замкнутого тесного пространства к необъятно широкому кругозору и в то же время как переход от смятения к покою» [55].

А отец Александр в «Истоках религии» подчеркивает, что из сущностного акта соединения и общения с Богом человек выходит другим. Так что Встреча с Христом не есть только некое переживание, это таинственное взаимодействие Того, Кто встречается, с тем, кто познает. Не случайно батюшка цитирует в той же книге Мартина Бубера, говорившего, что «человек выходит из момента Высшей встречи уже не таким, каким он вступил в нее. Человек ...имеет нечто большее, выросшее в нем». Это «большее» – достояние Того, с Кем человек встречается. Святые — это «руки» Христа, которые действуют в мире; и они имеют власть продолжать свое дело в мире через тех, кто обращается к ним в молитве уже после их смерти...

 

Необходимо сказать, что отцу Александру (он этого не скрывал) трудно было признать святых, прославившихся лишь особой изощренностью в самоистязании. Он говорил: «…не гнилые веревки и не столпы делают человека святым… не в этом смысл христианской жизни». Тем более он не мог признать «святость» тех, кто считал, что ради достижения идеологического перевеса можно подвергать репрессиям инакомыслящих.

Этот подход, по словам отца Александра, всегда дискредитировал христианство. Такие люди — худшие враги Христа, нежели любые язычники. Почитание подобных «святых» было для батюшки самым неприятным, что есть в церковной жизни.

Он считал, что христианам иногда необходимо пересматривать отношение к святым прежних веков; и если чья-то святость была признана ложно, проводить деканонизацию. Ибо если мы поклоняемся ложным святым, это значит, что мы признаем их поступки правильными и отождествляем себя с ними.

Когда Церковь канонизирует какого-нибудь святого, она лишь определяет свои воспитательные задачи в данный исторический момент. Это человеческий, а не Божественный акт, спустя какое-то время он может быть признан ошибкой. В небесной иерархии канонизация или деканонизация ничего не меняет. Но люди узнают, на что сейчас ориентирована Церковь по тому, кого в ней почитают.

Г. Федотов писал, что «смена излюбленных культов является драгоценным показателем глубоких, часто незримых прорастаний или увяданий в основных направлениях религиозной жизни народа». Образы известных святых на многие годы определяют смысл жизни людей и наций. А видение целокупного смысла указывает путь историческому развитию целых цивилизаций.

Но и для отдельного человека самый главный вопрос – о смысле жизни. Его осознание должно проходить в свете Евангельских Тайн. «Смысл жизни, — говорил батюшка, — должен быть укоренен в вечном, а не во временном, в Божьем, а не в суетном, человечьем. Человеческую память с собой на кладбище не понесешь. Вечная память только в Боге».

Когда Господь нас избрал, чтобы мы появились на свет, наше имя (призвание) было «начертано на белом камне», и для нас важно обрести этот «камень», узнать смысл своего существования. «Чем больше человек отгадает свое призвание, тем он будет более счастлив», — говорил отец Александр.

 

 

 

На предыдущую страницу